Музейный роман - [121]

— А как же качество рисунков? — не веря тому, что слышит, пробормотала Ева. — Плюс к тому возраст бумаги, химсостав, всё такое… С этим как?

— Вот! — ужасно довольный собой, воскликнул Алабин и широко улыбнулся. — В самую точку! Смотри… Хитромудрый мозгокрут Женечка всё это, разумеется, сварил в своей изуверски устроенной голове, первую порцию бесовского супчика своего, и стал думать дальше: чего на подмену давать? И понял — рисунки из Брюгге, для чего нужно использовать связи нашего невысоконравственного Себастьяна, имеющего доступ к любому тамошнему запасу безымянных и тоже старых авторов. Тех и числом навалом, и ценой недороги. Лишь бы, как говорится, нашли своего добросовестного и не очень приобретателя.

Он разомкнул кисти рук, выпустив Евины ладони на волю. Затем поднялся и, сделав несколько шагов, с ходу бухнулся на любимый ар-нуво. Тот жалобно скрипнул и просел под хозяйским весом.

— Дальше смотри… — Приняв удобное положение, Алабин продолжил: — Повторителей любых, как и самостоятельных художников от разных школ, учеников, копиистов, рисовальщиков, там всегда было пруд пруди. Более того, скажу тебе, что повторяли они — кто для выработки мастерства, а кто так, для подгонки себя под великого, — всё и вся, включая не только сами работы, а и заготовки под них, наброски, эскизы и так далее. И осуществляли такое в самых разных вариантах, ища способ если не сделаться одним из прославленных, то хотя бы как-то заработать на их славе. Люди ведь не изменились, Ев, если так уж взять, об этом вся наша с тобой, и не только наша, история просто криком кричит. И всегда, во все времена были те, кто созидает и кто примазывается, используя труд созидающего.

— Ты хочешь сказа-а-ать… — в недоумении протянула Ева Александровна.

— Именно это и хочу, и ты права, как всегда, ведьмушка наша ненаглядная… Хочу сказать, что, возможно, Темницкий, сообразив, что к чему, стал бить прицельно. Для начала сошелся с Коробьянкиной, что сделать было совершенно нетрудно, учитывая, что та — двойная мать-одиночка и категорически не красавица. Затем она с его же подлой подачи выносит Шагала: думаю, для пробы пера. А уж потом он вынудил её подменить и рисунки, поскольку, как он предполагал, уже имелось чем. В той самой кинохронике, которую ты сейчас просмотрела, они там именно этим и занимались, он и этот чёртов Себастьян: подгоняли из рисованного наличия то, что сгодилось бы под рисунки от Венигса, попав в собрание наилучшим образом с учётом манеры, давности работы, сюжета, рисовальной школы и всего прочего. И набрали, как мы теперь знаем, двенадцать штук. И никто на всём белом свете не скажет, что это новодел. Как не сумеет доказать, что фуфло. Потому что это ни то и ни другое, а всего лишь настоящие старые рисунки, которые могли бы быть, но по какой-то причине не стали известными. И потому легли в архив истории, ничего, по сути, не стоя. — Он вздохнул и выдал предположительный вердикт: — Полагаю, Женя дал ему за всё про всё, оптом, так сказать, тысяч так десять евро, не больше. И то с учётом взаимного молчания до конца дней любого из обоих. Хотя, с другой стороны, я всё же не окончательно уверен, что Себастьян полностью в курсе его затеи, если брать в глобальном смысле. Иначе Романычу встало бы на порядок круче. Скорей всего, Женя просто втёр ему, что мечтает иметь коллекцию у себя над камином в духе таких-то мастеров. И вывалил снимки. Но Себастьян же вполне мог просто подсобить ему оформить интерьер, привычно отрабатывая оплаченное пожелание клиента. На самом деле для нас не важно, Евушка, какова тут роль Себастьяна. В любом случае он тут глубоко вторичен.

— А потом? — Она подняла на него глаза, уже и так хорошо зная ответ на этот необязательный вопрос.

— Ну а потом сама знаешь, — пояснил Алабин то, что она и предполагала. — Рисунки эти подписывает мой несчастный реставратор, названиями абсолютно придуманными, но близкими по стилистике к тем, что в собрании. Он же копирует Шагала, которого ты в своё время засекла как фуфлового. А ближе к последним годам заболевает вдруг Ираида Коробьянкина, узнав сначала о своей ужасной болезни из записки неизвестного доброжелателя, а уж потом сверившись с врачебным диагнозом.

— Это я ей записку тогда под дверь сунула, — призналась Ева, — она меня на работу принимала по своей тогдашней должности, мне её так жалко стало, просто невозможно. Но тогда же я и не увидела почему-то, что убийство раньше саркомы случится. Наверно, это из-за того, что Темницкий в то время ещё не возник в её жизни, совсем.

— И на старуху бывает… — хмыкнул Алабин, — не всегда же удаётся остаться девственно безупречной, когда-то же следует и оплошать, правда? Это хорошо, что ты меня о недогляде своём известила, а то я всё дёргаюсь чего-то, дёргаюсь… жду, понимаешь, с твоей материнской стороны любой поганки в свой несовершенный адрес.

— И после того как твой художник выполняет заказ, Темницкий, получается, нанимает отморозка Гудилина, и тот сжигает мастерскую вместе со свидетелем — реставратором? — подхватила слова Лёвы Ивáнова, продолжая пребывать в задумчивости.