Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера - [2]

Нине Степановне очень хотелось, чтобы мы догадались, кого она имеет в виду, сетуя на то, что зарплата небольшая и гостям, удивленно озирающим пустые стены ее квартиры, подруга показывает на свою голову:

– Все здесь. Все впечатления и воспоминания от поездок, я богата ими… и мне не жалко много трудиться для того, чтобы раз в год сделать себе подарок и поехать куда-нибудь в Европу…

Несмотря на то что американский доллар стоил 64 копейки, стоимость рубля обеспечивалась золотым запасом СССР, а евро еще не существовал даже в планах, поездки за границу были большой редкостью. И воспринимались как награда. Особенно если, проверив тебя для начала в странах социалистического содружества, профком доверял туристу возможность провести две недели в государствах каплагеря. Где советские обязательно ходили группами, в сопровождении почти не прятавших свой статус надзирателей.

Тусклый советский быт, впрочем, не совсем моя тема. Мне же важнее та умственная грыжа, в которую заграница превращалась для каждого соотечественника.

В стране тотальной нехватки всего именно жизнь других «народов и стран» оказывалась главным и самым желанным дефицитом.

Лидия Альбертовна, любимая учительница английского языка, преподаватель с лучшим произношением в миллионном городе, при первом же удобном случае переходящая на желанный English, никогда не была в Англии. Однажды она призналась мне, что сны видит по-английски, а для того, чтобы окружить себя «стихией живого языка», каждый год, в конце последнего семестра, ставит со студентами очередной любительский спектакль по Шекспиру или Уайльду.

4

Мне не до публицистики, мое дело – сторона странного умственного развития, втягивающего сознание в постоянную параллельность, подпитывающую скудно устроенное советское и даже наше, постоянно колеблющееся в разные стороны постсоветское существование.

А все просто. Недоступное, самозарождаясь внутри сознания, статично и поэтому отчетливо осязаемо. Хотя и лишено намека на предсказуемость. Внутренний взор порождает те или иные картинки, которые кажутся нам привлекательными, но, поскольку все они – предмет умствования, развиваться им нет возможности. Это, между прочим, совсем другой тип мечты, кажется, окончательно ушедший: сегодня даже фундаменталисты, придавленные информационной травмой, мыслят клиповой нарезкой и не способны сосредотачиваться на чем-нибудь долго.

Изменились, кстати, и агрегатные свойства этой самой заочности. Сейчас все потенциально доступно – если не в жизни, то уж точно в Интернете. Пишущий в эпоху Википедии освобождается от груза обязательных фактов и энциклопедических ссылок, как воздушный шар – от ненужных мешков с песком.

Тем более что фактура, оказывается, тоже может лгать. Профессор Марк Иосифович Бент, мой научный руководитель в университете и в аспирантуре, постоянно повторял, принимая экзамены по зарубежке, что пересказ произведения еще не говорит о том, что текст прочитан или тем более понят.

Пересказ (как и энциклопедическая нахватанность) – примитивная форма восприятия, за которой легко спрятаться, если не имеешь собственного мнения.

Отныне Википедия, как мазь Вишневского, забирает всю фактуру на себя. Но становится ли от этого легче современному автору? Хотя, разумеется, описательная литература во всех своих проявлениях, жанрах, формах и видах становится менее конкретной и более субъективной.

Хотя при этом вряд ли более свободной. Даруя одни возможности, обилие информации отнимает у нас непосредственность: когда всемирная библиотека мерцает на расстоянии вытянутой руки, синхрония подменяется диахронией, необходимостью учитывать опыт предыдущих поколений, работающий примерно так же, как любое интернет-сообщество на перекрестных ссылках и взаимном цитировании.

5

Я о том, что советская Венеция максимально литературна. Как любое злокачественное текстуальное уплотнение. Статичность восприятия близка к ощущению от города как книжки с картинками. Черно-белые альбомы советского периода были жуткого полиграфического качества: набранный текст бежал, а картинки припечатывались к листу пигментными пятнами или ожогами.

И даже когда ты попадаешь в город мечты в первый раз, то попадаешь в него с моря, проходя через ворота и заграждения лагуны, совсем как персонаж в новелле Томаса Манна. То, что твой путь сюда будет литературным, сомневаться не приходится.

6

Это была моя первая заграница. Из Чердачинска я прилетел на Балканы в августе сразу после сильного воспаления легких, из-за чего поездка пару раз переносилась, постоянно возрастая в цене. Правда, ехал я не в Италию, но в Хорватию, на полуостров Истрия. В заповедник шумно дышащих хвойных. В парк отеля «Парк» на краю маленького Ровиня с кукольным театром плавного залива, вторгающегося в самый центр города партером, до краев заполненным водой.

Кто ж тогда знал, что Далмация некогда была одной из самых верных венецианских колоний, из-за чего все местные города строились по образу и подобию метрополии на один типовой манер?

7

Здесь, в Хорватии, совсем как в театре, восторга от декораций хватает на первые двадцать минут представления. Дальше становится скучно. Если не считать купаний и загораний, от которых врачи рекомендовали воздержаться хотя бы до полной акклиматизации, развлечений никаких. Хотя рестораны отменные, в соседней Пуле есть римский амфитеатр, а единственный художественный музей Ровиня практически пуст.