Мускат - [15]
— Про него говорят, что у него от рождения сердце с правой стороны.
Клара Йоргенсен вздрогнула и приложила руку к груди, словно проверила, что у нее сердце на месте. Оно стучало так тихо, что его биение едва можно было различить сквозь рубашку, но ей показалось, что оно стало больше, словно за ночь успело чуть-чуть подрасти.
— Сеньора Йоланда, ты веришь в судьбу?
— Нет, — сказала сеньора Йоланда.
— А почему — нет?
— Нельзя ожидать от жизни слишком многого, — ответила сеньора Йоланда.
Затем она подняла глаза и, взглянув на гладкое личико Клары Йоргенсен, прибавила:
— Все это так зависит от обстоятельств.
Во дворе института Роса Рама уже вынесла из дома Деву. Потом она приготовила кофе и принялась протирать шваброй полы. Над головой раззолоченной Девы Марии из Фатимы[6] сиял нимб, у ног ее стояла чаша с монетками. К концу дня чаша всегда наполнялась до краев, даже среди студентов находились такие, кто, увлеченные примером других присоединялись к этому молитвенному звону, стараясь снискать милость Божию. Роса Рама и сама кинула в чашу пять сентаво и перекрестилась, прежде чем вновь взяться за швабру. При виде Клары Йоргенсен, которая протрусила мимо, даже не вспомнив о высших силах, она лишь неодобрительно вздернула бровь. Девушка, как обычно, прижимала книжки к груди, словно хотела заглушить ими стук собственного сердца, и вприпрыжку взбежала по лестнице. Все как всегда. У доски, спиной к аудитории, стоял Габриэль Анхелико, такой же прямой, как всегда, с теми же длинными пальцами, которые только и делали, что листали страницы книг. Клара Йоргенсен застыла на пороге, чувствуя, как что-то распирает ей грудь. Ей было нехорошо, точно внутри нее что-то зреет, чего она не перенесет. Габриэль Анхелико не видел, как она вошла, но отлично знал, что она тут. Она замерла. Он медленно обернулся. Мгновение они смотрели глаза в глаза. Клара Йоргенсен почувствовала вдруг, что вот-вот расплачется. Из руки профессора выпал кусочек мела и рассыпался в мелкую крошку. Они повернулись друг к другу спиной.
С этого дня Клара Йоргенсен больше не смотрела в окно. Не смотрела себе под ноги. Не смотрела на свои руки. Не смотрела в книгу, которая лежала перед ней на столе. Габриэлю Анхелико казалось, что ее взгляд ни на чем не останавливается. Она стала точно слепая или как будто спала с открытыми глазами. Сам он не смел на нее посмотреть из страха нечаянно встретиться с ней взглядом. Вместо этого он шарил глазами по рядам, увязая в путанице союзов и придаточных предложений, пока очередная волна хохота не сталкивала его с места. Если уж раньше она ничего не говорила, то теперь и подавно, а Габриэль Анхелико только рад был бы помолчать. Никогда он так сильно не ощущал себя жалким шутом, как в эти дни. Но для него молчание было слишком недоступной роскошью. Пространство, заключенное в навостривших уши стенах аудитории, нужно было все время заполнять словами, и его дело было произносить эти слова.
Только перед нею он немел. Порой ему чудилось, что она глядит на него нетерпеливо, как будто ждет продолжения того, что было сказано им тогда в институтском дворе. Но стоило ему почувствовать на себе взгляд с той стороны, где сидела она, как лицо ее тотчас же превращалось в ничего не выражающую маску, и ему казалось, что он ошибся и ему это только показалось. Он решил никогда больше с ней не заговаривать. Поэтому ему не оставалось ничего другого, как вести себя по-прежнему. Ему дорого обходились эти спектакли, так что к концу урока он чуть не валился с ног за кафедрой. Он изнемогал, чувствуя себя одновременно победителем и побежденным. Он уже ясно видел, какой океан лежал между ними, какие непреодолимые волны вздымались перед ним на пути к ней. Он боялся, что жизнь обделила его качествами, необходимыми для такого подвига. Она же все время проплывала перед его взором под лимонными деревьями, ускользая вдаль, а он смотрел на эти оголенные плечи, думая, как хорошо они поместились бы в его ладонях, если бы он когда-нибудь решился к ним притронуться. Он смотрел на ее щиколотки, силясь представить себе, каково это было бы, если бы он соприкоснулся с ними своей ногой. Каково это было бы, ощутить ее ладонь на своей щеке. И как от этих прикосновений она, наверное, обрела бы для него настоящую реальность. Но пока что она продолжала быть для него чудесной иллюзией, как утесы на морском берегу, о которых он читал в детстве, пытаясь мысленно представить себе, как они выглядят.
Прошло несколько дней. Он по-прежнему продолжал приходить в институт задолго до начала занятий и садился потом с газетой возле клетки с попугаями. Роса Рама здоровалась с ним, декан бурчал что-то невнятное, торопливо проходя с чашкой дымящегося кофе в руке, иногда кто-нибудь из студентов улыбался, увидев его на скамейке с газетой. Затем появлялась она, и от ее появления на весь мир разливалось золотое сияние и одновременно веяло стужей. Строчки перед глазами плавились и сливались, а кожа у него покрывалась пупырышками. Клара Йоргенсен приходила, как всегда, прижимая к груди стопку книг, словно печатный щит, и садилась на скамейку по другую сторону двора. Между ними простирался океан. Лицо ее всегда пряталось за раскрытым переплетом. Этот трагикомический спектакль так и продолжался, пока однажды он не заметил одну деталь, которая тотчас же превратила ее в земное существо. Устроившись на скамейке, она погрузилась в чтение его книги. На обложке было напечатано его имя, и ее указательный палец, словно лаская, протянулся, коснувшись его фамилии. Оказывается, она читает про его жизнь. Он вдруг испугался и пожалел, что дал ей эту книгу, которая так много могла о нем рассказать. Он встал и пересек двор, направляясь к ней.
«Туристы» – роман о перекрещивающихся судьбах трех молодых европейцев: испанец Себастьян становится удачливым папараццо и преследует по всему Лондону принцессу Диану; англичанин Гаррет мечтает о карьере оперного тенора и действительно приобретает громкую известность, но самого неожиданного толка; а норвежка Юлианна, которую мутит, стоит ей сесть в машину, разъезжает по миру, обновляя путеводители, написанные ее отцом.
Эта книга – не повесть о войне, не анализ ее причин и следствий. Здесь вы не найдете четкой хроники событий. Это повествование не претендует на объективность оценок. Это очень экзистенциальная история, история маленького человека, попавшего в водоворот сложных и страшных событий, которые происходят в Украине и именуются в официальных документах как АТО (антитеррористическая операция). А для простых жителей все происходящее называется более понятным словом – война.Это не столько история о войне, хотя она и является одним из главных героев повествования.
О красоте земли родной и чудесах ее, о непростых судьбах земляков своих повествует Вячеслав Чиркин. В его «Былях» – дыхание Севера, столь любимого им.
Эта повесть, написанная почти тридцать лет назад, в силу ряда причин увидела свет только сейчас. В её основе впечатления детства, вызванные бурными событиями середины XX века, когда рушились идеалы, казавшиеся незыблемыми, и рождались новые надежды.События не выдуманы, какими бы невероятными они ни показались читателю. Автор, мастерски владея словом, соткал свой ширванский ковёр с его причудливой вязью. Читатель может по достоинству это оценить и получить истинное удовольствие от чтения.
В книгу замечательного советского прозаика и публициста Владимира Алексеевича Чивилихина (1928–1984) вошли три повести, давно полюбившиеся нашему читателю. Первые две из них удостоены в 1966 году премии Ленинского комсомола. В повести «Про Клаву Иванову» главная героиня и Петр Спирин работают в одном железнодорожном депо. Их связывают странные отношения. Клава, нежно и преданно любящая легкомысленного Петра, однажды все-таки решает с ним расстаться… Одноименный фильм был снят в 1969 году режиссером Леонидом Марягиным, в главных ролях: Наталья Рычагова, Геннадий Сайфулин, Борис Кудрявцев.
Мой рюкзак был почти собран. Беспокойно поглядывая на часы, я ждал Андрея. От него зависело мясное обеспечение в виде банок с тушенкой, часть которых принадлежала мне. Я думал о том, как встретит нас Алушта и как сумеем мы вписаться в столь изысканный ландшафт. Утопая взглядом в темно-синей ночи, я стоял на балконе, словно на капитанском мостике, и, мечтая, уносился к морским берегам, и всякий раз, когда туманные очертания в моей голове принимали какие-нибудь формы, у меня захватывало дух от предвкушения неизвестности и чего-то волнующе далекого.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Юный американец, бесконечно влюбленный в живопись импрессионистов, во французскую культуру конца XIX века, отправляется в путешествие по Франции — от Гавра до Парижа, от телестудий до средневекового аббатства, от модных столичных вечеринок до издательств. Однако повсюду он сталкивается с очевидным фактом: Франции художников и поэтов больше не существует, гамбургеры, комиксы, эстрада и прочие продукты американской цивилизации заполонили умы даже самых образованных обитателей страны. А как же любовь? Уцелела ли она среди ценностей новой эры? — таким вопросом задаются персонажи этой забавной истории.
Два новейших романа одного из самых ярких авторов немецкоязычной «новой волны» Даниэля Кельмана, автора знаменитой книги «Время Малера», — философский триллер «Последний предел» и искусствоведческая трагикомедия «Я и Каминский», один из главных немецких бестселлеров 2003 года.