Мускат - [13]
Вечером она сидела на берегу, слушая море. На ее слух, оно звучало глухо и бесконечно близко, как будто шумело у нее в ушах, это был особый мир, звук, рожденный в сердцевине земного ядра. Белопенные волны, соленые и мертвые, неслись над земной корой, порождая жизнь и отнимая жизнь, смахивая на своем бегу рыбачьи сети, пеликанов, бутылочную почту. Эти волны каждый вечер убаюкивали ее, навевая сон, а сейчас навели бессонницу. Их шум вселял в нее беспокойство, ей казалось, что она больше не может снести рядом соседство огромного моря, в единый миг уносящего человеческую жизнь и смывающего ее след. Перед ней на столе лежали новеллы Орасио Кироги[5] о любви, смерти и безумии. Сегодня она так и не раскрыла книгу, и страницы сделались шершавыми от нанесенного песка. Временами она вглядывалась в горизонт, ожидая, чтобы там показался какой-нибудь знак: мелькнула хоть мачта, хотя бы колыхнулся парус. Так ничего и не увидев, она обращала свой взор на брошюрку, которую держала в руке, на сосны и пальмы, росшие вперемешку, и на людей, которые несли с собой перекинутые через руку куртки на случай, если к вечеру похолодает.
— Это Норвегия? — спросил, проходя мимо, Умберто.
— Нет, — сказала она, не поднимая головы. — Немного это похоже на твою родину, немного на мою.
— Где это находится?
— Не так далеко отсюда.
Уильям Пенн выходил на берег; она дожидалась его у кромки воды. Он начал улыбаться ей еще издалека, и по мере приближения улыбался все больше. Она посмотрела на его длинные руки, которые обнимали ее каждую ночь, неослабно, неутомимо и неусыпно. Кисти рук были такие большие, но всегда касались ее так нежно. Глядя, как он шел ей навстречу, неся с собой груз пережитых лет и опыта, она на мгновение заколебалась и наморщила лоб.
— О чем ты думаешь, Клара? — спросил он ее.
Она ответила ему улыбкой и сказала только:
— Я думаю, что ты голодный.
Он коснулся холодной ладонью ее правой щеки и поцеловал в левую. Они зашли вместе под тень кокколобы, и он начал мыть ноги. Мимо один за другим молчаливой цепочкой прошли туристы, и он попрощался с каждым по очереди. Над объедками, выброшенными из гриля, сгрудились бродячие собаки и то и дело дрались из-за какой-нибудь косточки. Клара Йоргенсен опять заняла свое место за столиком в ресторане, а вскоре туда пришел капитан и присоединился к ней. Он, как всегда, заказал порцию рома и закурил сигарету, с его мокрых плавок капала вода и стекала по ножкам стула.
Она решилась.
— Мне надо что-то сказать, — начала она.
— Что, Клара? — спросил он.
— Мне захотелось кое-куда съездить.
Он удивленно посмотрел на нее:
— Куда-нибудь далеко?
— Да.
— Ты едешь домой?
— Нет.
— Куда же ты собираешься?
— В Анды, в горы.
— И надолго ты туда?
Она слегка улыбнулась.
— На какое-то время.
Капитан улыбнулся в ответ и накрыл ее руку своей ладонью.
— Я буду скучать по тебе, — сказал он.
— А я по тебе, — ответила она.
— Но все равно ты едешь.
— Да.
Он тихо покивал, роняя пепел сигареты себе на колени.
— Как же ты тут, наверно, соскучилась! — произнес он.
— Я тут уже давно, — сказала она.
— Целых восемнадцать месяцев.
— На земле это целая вечность.
Оба тихо засмеялись.
— Ну а ты капитан? Долго ли ты еще собираешься плавать в этих краях?
Он улыбнулся:
— Какое-то время.
Взгляд его погрузился в покров моря.
— Это будет уже не то, — промолвил он. — Без тебя все не то.
— Я вернусь, — только и сказала она, веря, что так и будет.
Одинокий турист остановился возле корявого прибрежного дерева и пытался сфотографировать солнечный закат. Попытка смешного маленького человечка запечатлеть то, что было больше, чем он. Клара Йоргенсен и Уильям Пенн давно поняли безнадежность подобных экспериментов. Она подняла глаза на капитана, который встал перед ней на фоне пламенеющего неба.
— Ну, я пошел, — сказал он, закуривая новую сигарету. — Пойдем, что ли?
— Сейчас, через минутку.
Он кивнул и скрылся, как это часто бывало, в клубах сигаретного дыма. В сгустившихся сумерках он вскоре превратился в темный контур. Тогда она подняла лежавшую на столе книгу, которую так ни разу и не открыла. Но и сейчас чтение у нее не заладилось, и она, чуть скривив губы, отложила ее в сторону.
— Тебе не нравится? — спросил из-за ее плеча Умберто, проходивший мимо молчаливо сидящей девушки.
— Книга прекрасная, — сказала она. — Только непонятая.
Затем она положила на замызганную скатерть пятьсот боло и пошла вслед видневшейся на берегу тени.
~~~
В доме, где жил Габриэль Анхелико, гуляли сквозняки. Этот дом на речном берегу принадлежал его матери, а та унаследовала его от своих покойных родителей. Анна Рисуэнья была красивой женщиной с усталым лицом. Под глазами у нее темнели мешки, набухшие от забот, вся тяжесть которых была известна только ей самой. Но стоило ей улыбнуться, как по всему лицу разбегались веселые морщинки, от которых оно покрывалось сеткой, напоминающей притоки Ориноко на карте Венесуэлы. Матушка профессора имела внушительный бюст и солидный живот, хотя ноги у нее были худые, а лицо на старости лет сделалось бледным до прозрачности. Говорила она так спокойно, что слова тотчас же западали в память каждого слушателя и пускали в ней корни. В молодые годы она очень увлекалась живописью, но скоро поняла, что искусством не наживешь богатства. Нажить богатство ей так и не удалось, и сын давно уже взял на себя заботу о том, чтобы обеспечивать мать и сестру. Единственной памятью о таланте Анны Рисуэньи остались картины в широких рамах, написанные на маленьких холстах, украшавшие гостиную в доме.
«Туристы» – роман о перекрещивающихся судьбах трех молодых европейцев: испанец Себастьян становится удачливым папараццо и преследует по всему Лондону принцессу Диану; англичанин Гаррет мечтает о карьере оперного тенора и действительно приобретает громкую известность, но самого неожиданного толка; а норвежка Юлианна, которую мутит, стоит ей сесть в машину, разъезжает по миру, обновляя путеводители, написанные ее отцом.
«Неконтролируемая мысль» — это сборник стихотворений и поэм о бытие, жизни и окружающем мире, содержащий в себе 51 поэтическое произведение. В каждом стихотворении заложена частица автора, которая очень точно передает состояние его души в момент написания конкретного стихотворения. Стихотворение — зеркало души, поэтому каждая его строка даёт читателю возможность понять душевное состояние поэта.
Воспоминания о детстве в городе, которого уже нет. Современный Кокшетау мало чем напоминает тот старый добрый одноэтажный Кокчетав… Но память останется навсегда. «Застройка города была одноэтажная, улицы широкие прямые, обсаженные тополями. В палисадниках густо цвели сирень и желтая акация. Так бы городок и дремал еще лет пятьдесят…».
Рассказы в предлагаемом вниманию читателя сборнике освещают весьма актуальную сегодня тему межкультурной коммуникации в самых разных её аспектах: от особенностей любовно-романтических отношений между представителями различных культур до личных впечатлений автора от зарубежных встреч и поездок. А поскольку большинство текстов написано во время многочисленных и иногда весьма продолжительных перелётов автора, сборник так и называется «Полёт фантазии, фантазии в полёте».
Спасение духовности в человеке и обществе, сохранение нравственной памяти народа, без которой не может быть национального и просто человеческого достоинства, — главная идея романа уральской писательницы.
Перед вами грустная, а порой, даже ужасающая история воспоминаний автора о реалиях белоруской армии, в которой ему «посчастливилось» побывать. Сюжет представлен в виде коротких, отрывистых заметок, охватывающих год службы в рядах вооружённых сил Республики Беларусь. Драма о переживаниях, раздумьях и злоключениях человека, оказавшегося в агрессивно-экстремальной среде.
Эта повесть или рассказ, или монолог — называйте, как хотите — не из тех, что дружелюбна к читателю. Она не отворит мягко ворота, окунув вас в пучины некой истории. Она, скорее, грубо толкнет вас в озеро и будет наблюдать, как вы плещетесь в попытках спастись. Перед глазами — пузырьки воздуха, что вы выдыхаете, принимая в легкие все новые и новые порции воды, увлекающей на дно…
Юный американец, бесконечно влюбленный в живопись импрессионистов, во французскую культуру конца XIX века, отправляется в путешествие по Франции — от Гавра до Парижа, от телестудий до средневекового аббатства, от модных столичных вечеринок до издательств. Однако повсюду он сталкивается с очевидным фактом: Франции художников и поэтов больше не существует, гамбургеры, комиксы, эстрада и прочие продукты американской цивилизации заполонили умы даже самых образованных обитателей страны. А как же любовь? Уцелела ли она среди ценностей новой эры? — таким вопросом задаются персонажи этой забавной истории.
Два новейших романа одного из самых ярких авторов немецкоязычной «новой волны» Даниэля Кельмана, автора знаменитой книги «Время Малера», — философский триллер «Последний предел» и искусствоведческая трагикомедия «Я и Каминский», один из главных немецких бестселлеров 2003 года.