Муравечество - [100]

. Так я ему и сказал. Последовал мордобой. Битти — крупный мужик, но мышцы у него оказались какие-то до странности мягкие, студенистые. Я подумал, что у него проблемы со здоровьем и надо быть с ним осторожнее. Но, как бы то ни было страсть возобладала, и я вырубил его ударом локтя в челюсть, отчего на лице у него осталась вмятина, словно в куске глины. Он целую неделю проходил с этой вмятиной, пока в конце концов во время одного из занятий она вдруг не встала на место с таким гуттаперчевым звуком. Я ожидал как минимум отчисления, скорее даже тюрьмы, но Битти как будто изменился — во всяком случае, изменилось его отношение к «Уик-энду». Он сказал, что его оценка была поверхностной, и признал, что никогда даже не досматривал фильм до конца. И тут произошло нечто чудесное: он посмотрел мне в глаза и сказал: «Научи меня». И я научил.

Мы пошли в кино и посмотрели «Уик-энд» вместе. Я объяснил ему, что именно делает Годар и почему. Битти оказался страстным учеником. Он признал, что потратил столько времени на женщин, что это плохо сказалось на его навыках киноанализа. Я ответил: «Давай это исправим». Мы стали близки (он будет отрицать, что мы вообще знакомы, по причине ссоры из-за молодой Дайан Китон, но мы были очень близки, даже жили в одной квартире на протяжении трех семестров). Чимино оказался орешком покрепче, хотя однажды мы вместе провели каникулы на Арубе, и это было то еще времечко. Так началось мое кинообразование. В конце концов, разве преподавать — не лучший способ научиться?

В то время я планировал освоить все этапы кинопроизводства: операторскую работу, монтаж, запись звука, кинодраматургию, режиссуру, актерское мастерство, искусство «лучшего парня» et chetera. Затем, защитив диплом, я бы вышел в мир во всеоружии, дабы снять свой первый фильм, который так и назывался бы — «Во всеоружии», только в отличие от типичного голливудского пиршества насилия в моем фильме не промелькнул бы и пугач. Оружие из названия — это слова, понимаете? Это был бы фильм о насилии, которое возникает при попытках человеческого единения. Молодые парень и девушка с трудом поддерживают здоровые отношения. Он — блестящий и скромный ученый, специалист по международным отношениям, она — археолог, цветущая, циничная, но красивая, с выдающимися интеллектом и бюстом.

Глава 38

Я пришел к выводу, что я смешон. Злоключения. Открытые люки. Или пожар, уничтоживший фильм Инго и мою жизнь. Но, возможно, самое ужасное — это мои мысли. Мои размышления глупы. Мои воспоминания нелепы. Мои идеи смехотворны. Я напыщенный клоун. При случае я могу это осознать. Случаются моменты ясности, и тогда я чувствую себя еще более униженным, потому что вижу себя со стороны, глазами других, но не могу себя контролировать. Жалкий, комичный ход мыслей продолжается, как если бы того требовал сценарий. Почти как если бы я сам был марионеткой на ниточках у некой внешней силы, по сценарию служащей поводом для шуток в некоем странном космическом шоу, которое смотрит непонятно кто. Но кто или что? И зачем? А еще — как? И когда?

Мое одиннадцатистраничное резюме листает новая эйчар.

— Господи боже, — говорит она. — Вы работали в огромном количестве мест.

— Да, — говорю я.

— Напыщенный преподаватель в крутом университете. Измученный менеджер в универмаге. Стоматолог в маленьком городе. Кинорежиссер. Нетерпеливый учитель игры на скрипке. Главный носильщик в ветхом курортном отеле в Кэтскиллсе. Портовый крючник. Временный работник в галантерейном магазине. Угодливый сотрудник лавки деликатесов. Надменный секретарь Жан-Люка Годара. Снисходительный банкир. Завистливый третьеразрядный кинокритик. Автор семидесяти малотиражных монографий. Развратный сотрудник прачечной… и список продолжается.

Я решил не упоминать в резюме о своем опыте работы в «Заппос».

— У вас так много опыта работы, мистер Розенберг, — говорит она.

— Микс.

— Вы жили полной жизнью, микс Розенберг.

— В чем я только себя не испробовал, верно.

— Что ж, скажу вам откровенно, обычно у наших соискателей не настолько пестрые резюме. Обычно это студенты, домохозяйки, актеры-неудачники et chetera.

— Не сомневаюсь, что справлюсь с любой работой.

— И я не сомневаюсь. Но квалификация у вас намного выше — боюсь, вы заскучаете.

— Не заскучаю. Мне никогда не бывает скучно. Скука — удел тупиц.

— Заскучаете. Я видела такое много раз. Моя работа, а также мое призвание — находить подходящую работу для подходящих людей. Поэтому я бы хотела предложить вам кое-что намного лучше.

— Но младший представитель отдела поддержки клиентов в «Шоп-боп» — это то, что мне нужно.

— Я хочу предложить вам должность в обувном отделе, микс Розенберг.

— Но…

— Это позиция руководителя с возможностью быстрого карьерного роста. И с вашим опытом работы… высокомерным шпрехшталмейстером и… важничающим дипломатом-карьеристом я вижу в вас человека, который умеет мыслить широко и прекрасно справится с работой в обувном отделе.

Я сижу в пустом кинозале и смотрю очередной фильм этого раздутого самохвала Чарли Кауфмана. Конкретно этот фильм с отвратительным названием «Аномализа» он срежиссировал в тандеме с малым по имени Дьюк Джонсон, поэтому я еще не теряю надежды, что увижу не очередную черную дыру кауфмановского креатива. Но стоит фильму начаться, и надежды как не бывало. О господи боже мой. Похоже, Кауфман своими подростковыми размышлениями о конформизме — или о чем там размышляет этот несмотрибельный бардак, который он называет фильмом? — решил навсегда испортить кукольную анимацию. Кауфман — не Уандерсон. И уж