Мудрость Салли - [40]

Пора это прекратить.

Он целует меня в щеку и вылезает из машины.

– Обработай рану каким-нибудь антисептиком и передай маме, что я позвоню.

– Жаль, у меня не было с собой тяпки. Тогда я бы как следует вздул маленького скота.

33

А вот и невеста.

Вся в… коричневом бомбазине.

Не слишком напоминает мечту каждой девушки. Но для викторианской невесты, которой не повезло оказаться в трауре по близкому родственнику, имевшему неосмотрительность умереть незадолго до ее свадьбы, это было ужасной реальностью. Об этой особенности тогдашней моды я собираюсь поведать на своей экскурсии. Эпонж, бомбазин, креп и баратея – эти названия можно принять за собачьи имена персонажей «Ста одного далматинца», но на самом деле это ткани, достаточно непривлекательные, чтобы считаться подобающими для траурных дамских нарядов в девятнадцатом столетии. Траур вообще был сложным, дорогим и печальным делом, особенно для женщин. В ход шло огромное количество крепа. Существовало поразительное количество видов этой ткани, подходящих для любого вида траура. Креп из Норвича был очень жестким, а креп из Кантона мягким, креп «англез» украшался вышивкой, а бомбазин был дешевым заменителем крепа, шероховатым и грубым. Женщинам приходилось демонстрировать мастерство траура с помощью простых черных платьев, отделанных метрами хрупающего (слово дня – трещать, хрустеть) крепа, носить жесткое черное нижнее белье и матовые черные аксессуары, сидеть дома и корпеть над миниатюрами с использованием волос усопшего (надеюсь, с головы), чтобы вставить их в рамки или поместить в мемориальные украшения.

Знатоки истории пытались спорить, что этот навязанный мораторий стиля имел благотворное действие, потому что по траурным одеждам можно было понять, что их носительница скорбит, и оказать ей сочувствие и поддержку. По мне, так полная чушь. Если выбирать: надеть новое платье, пару красных туфель на высоком каблуке и танцевать до упаду или сидеть дома в колючем, черном, уродливом платье, плести безделушки из волос покойника и вышивать черными нитками траурные салфетки – я абсолютно уверена, что большинство женщин выберут первое, чтобы поднять настроение, пусть даже ненадолго. Правда, для меня вольный стиль траура не сработал. Возможно, если бы мне пришлось следовать каким-то правилам, я бы отгоревала свое и начала жить дальше еще много лет назад.

На посетителях сегодняшних похорон нет ни бомбазиновых блузок, ни креповых пальто. Погода солнечная, но очень ветреная, и деревья на кладбище шелестят и качаются на фоне ярко-голубого неба. Хвост Хайзума тоже шелестит и качается – от удовольствия. Ветер всегда его веселит. Я держусь на расстоянии от группы людей, собравшихся вокруг свежей могилы, и направляюсь к часовне. Рядом с ней припаркован блестящий черный катафалк и два изящных черных лимузина. Водители в сюртуках, цилиндрах и перчатках болтают и тихо смеются, наслаждаясь на солнышке крепкими сигаретами. Один из них кажется мне смутно знакомым. Они дружелюбно кивают, когда мы проходим мимо, а один улыбается и говорит: «Добрый день». Это Элвис.

Разумеется, мужчины тратили на траур куда меньше усилий и драгоценного времени. Несколько недель ношения темных костюмов и воздержания от крупных вечеринок, и они были свободны. А вдовцы даже могли жениться, когда вздумается, если находилась столь отчаянная женщина. Отчаянная, потому что ее новый муж мог щеголять хоть в канареечно-желтых жилетах или голубых перчатках, но ей следовало носить траур по предшественнице – не лучший стимул к замужеству.

Я забираюсь выше на холм, прохожу мимо часовни к кладбищу гномов и иду по траве к деревянной скамейке, сажусь и наблюдаю за происходящим. Я вижу, как скорбящие возвращаются к машинам, и никто из них не надел черный. Есть зеленый, коричневый, синий, даже красный. Но не черный. Возможно, так было указано в распоряжении к похоронам – «никакого черного». Никакого бомбазина. Кажется, в наши дни чаще надевают яркие цвета, «в честь жизни покойного». Леди Т., должно быть, переворачивается в могиле. На этот случай она дает недвусмысленный совет: «Яркие цвета на женщине или мужчине выказывают пренебрежение к чувствам скорбящих, неуважение к себе и явное невежество в вопросах хорошего тона».

Она бы, несомненно, посчитала, что ярко одетые гости воспринимают церемонию недостаточно серьезно, но я бы предпочла, чтобы на моих похоронах люди бы всерьез нарядились в красный, а не в скучный и тусклый черный.

Водители, серьезные и чинные в своих цилиндрах, с мягкими хлопками закрывают двери лимузинов. Машины медленно ползут вниз по холму, проезжают арку и железные ворота. Когда кортеж возвращается в мир живых и исчезает, я задумываюсь, смотрит ли скорбящая семья из окон длинных черных машин на оживленные улицы, где продолжается оживленная жизнь, ничуть не потревоженная их потерей. Интересно, думает ли кто-нибудь из них, как я когда-то: «Как остальной мир может быть столь равнодушен к этой смерти? Как все может оставаться таким нормальным?» Но смерть – это нормально. Просто мы не можем этого признать.

У Габриеля не было похорон. Его тело так и не нашли. Нет тела – нет похорон, таковы правила. Поэтому была лишь мемориальная служба с музыкой Пуччини и саундтреком из мультика «Почтальон Пэт», чтением Алана Милна и доктора Сьюза и белыми розами повсюду. Было красиво. И это был худший день в моей жизни. Но остальной мир продолжал жить дальше, будто ничего не случилось.