Мучительные перевоплощения Симэнь Нао - [6]

– Хо-хо, родился! – воскликнул он и, низко нагнувшись, взял меня большими руками и поставил на ноги.

Я почувствовал несравненный стыд и гнев, и поэтому прокричал:

– Я – не осел! Я – человек! Я – Симэнь Нао!

Однако, как и тогда, когда мне горло сжимали адские слуги, я не мог, вопреки всем моим усилиям, произнести ни звука. Меня охватило отчаяние, страх и гнев. Я брызгал белой пеной, глаза заплывали липкими слезами. Я выскользнул из рук Лань Ляня и рухнул на землю, в лужу родовых вод и последа, похожего на медузу.

– Поскорее принеси полотенце! – крикнул Лань Лянь.

Из дома вышла женщина с торчащим вперед животом. Я сразу заметил на ее чуть одутловатом лице веснушки и большие расстроенные глаза. Ой-йой!.. Ой-йой!.. это же женщина из семьи Симэнь Нао, моя первая любовница Инчунь, которую моя жена Бай привезла как служанку вместе с приданым. Поскольку мы не знали ее фамилии, то дали ей фамилию жены – Бай. Весной 1946 года она стала моей любовницей. Большие глаза и прямой нос, открытый лоб, широкий рот и квадратный подбородок выдавали в ней человека, наделенного счастливой судьбой. А еще ее полные груди с острыми сосками и широкий таз гарантировали ей право рожать детей. Моя жена, наверное, стеснялась, что на протяжении многих лет не смогла стать матерью, а потому пустила Инчунь ко мне в кровать, обратившись с такими легко понятными, откровенными и серьезными словами: «Господин, прими ее к себе. Надо самому орошать свои плодородные поля».

Инчунь действительно была плодородным полем. Забеременела в первую же ночь, когда легла ко мне. И забеременела не просто одним ребенком, а двойняшками. Весной следующего года родила от меня мальчика и девочку в родах, которые обычно называют рождением дракона и феникса. Поэтому мальчика назвали Симэнь Цзиньлун, то есть Золотой Дракон, а девочку – Симэнь Баофэн, то есть Драгоценный Феникс. Баба-повитуха говорила, что никогда раньше не видела женщину, столь пригодной для рождения детей. Мол, благодаря широкому тазу и упругому родовому каналу толстенькие младенцы высыпались из ее лона так же легко, как и тыквы из конопляного мешка. Большинство женщин во время первых родов плачет и кричит, а вот моя  Инчунь, как ни странно, ни разу не вскрикнула. По словам бабы-повитухи, ее лицо от начала до конца озаряла таинственная улыбка, – казалось, будто она развлекается. И поэтому баба-повитуха находилась в постоянном напряжении – опасалась, что из лона роженицы появится чудовище.

Рождение Цзиньлуна и Баофэн принесло в наш дом радость. Но чтобы не испугать младенцев и их мать, я велел старому Чжану и его помощнику Лань Ляну купить десять связок фейерверков, количеством в восемьсот штук, и повесить их подальше от дома на южной стороне сельской оборонительной стены, и поджечь. Когда до меня донеслись взрывы фейерверков, я от радости чуть с ума не сошел. А так как я имел странную привычку – любое радостное событие мне хотелось отметить трудом, то, пока трещали фейерверки, я, хлопнув ладонями и засучив рукава, заскочил в хлев и выгреб оттуда десять телег навоза, накопившегося за зиму. Но тут прибежал ко мне сельский мастер «фэншуя» Ма Чжибо, склонный к хитрым мистификациям с духами и демонами, и таинственным тоном произнес: «Меньши – так обычно называли меня люди, – уважаемый брат, в твоем доме роженица, а поэтому тебе не следует разрушать стены и раскапывать землю под новое строительство, а тем более выгребать навоз и прочищать колодец, потому как, если наткнешся на Бога Года, живущего в земле, то накличешь беду на своих детей!».

От таких слов Ма Чжибо я почувствовал на душе холодок, но выпущенную из лука стрелу нельзя вернуть назад. И также любое начатое дело надо довести до конца, а не оставлять на полпути. Поэтому и я уже не был способен выгрузить навоз обратно в наполовину очищенный хлев. Я ответил: «Когда-то люди говорили, что человек, живущий счастливым и удачливым в течение десяти лет, не должен бояться ни богов, ни нечистой силы». Я, Симэнь Нао, был честным в мыслях и делах, поэтому не испытываю страха перед злыми демонами. Так что же произойдет, если я наткнусь на Бога Года? И, в конце концов, это же просто только предостережение Ма Чжибо». Рассуждая так, я выгреб лопатой из кучи навоза странную штуку – то ли кусок застывшего клея, то ли кусок замерзшего жира – прозрачный и одновременно темный, хрупкий и в то же время гибкий. Я отбросил его к стене, чтобы внимательнее разглядеть. Неужели это и есть легендарный Бог Года? И тут я увидел, как лицо Ма Чжибо вдруг побледнело, а его козлиная бородка затряслась. Сложив руки ладонями перед собой, он, пятясь задом к двери, то и дело стал кланяться, потом повернулся и быстро удрал. Я насмешливо сказал: «Если это Бог Года, то его не стоит уважать и бояться! Божество года, Боже! Если произнесу твое имя трижды, а ты не успеешь убежать, то не упрекай меня за грубость!».

« Боже Года, Боже Года, Боже!» – прокричал я трижды, закрыв глаза, а когда открыл их, то увидел, что ничего не изменилось – просто под стеной, рядом с конскими кизяками, ютилась и сама неподвижная мертвая штука. И тогда я размахнулся лопатой и моментально ее уполовинил. Внутри она была такой же, как и снаружи, – похожей на клей или на замерзшее вещество, подобное соку, сочащегося из надреза в стволе персикового дерева. Я подхватил ее лопатой и швырнул через стену загона, где она будет лежать вместе с конскими и ослиными кизяками и, надеюсь, превратится в перегной, благодаря которому в июле кукурузные початки вырастут и будут похожи размерами на слоновьи бивни, а метелки проса в августе – на собачьи хвосты.