Мозг ценою в миллиард - [13]

Откликнулся Бернард. Он сидел на переднем сиденье.

— Вы меня слышите, Темза-пять?

Полицейский катер ответил, что слышит нас хорошо — громко и ясно.

Тогда мы сообщили, что слышим полицейский катер не менее громко и ясно. Потом Бернард попросил полицейских сообщить о своем местонахождении и получил ответ:

— Тауэрский мост, рядом с улицей Пикл-Херринг.

— Темза-пять, — приказал Бернард, — идите к полицейскому участку на Ваппинг-стрит. Там возьмете пассажиров.

На это Темза-пять ответила, что в маленькой лодке нет никого, кто соответствовал бы нашему описанию, но на обратном пути они еще раз приглядятся к ней у пристани Лэвинда.

— Вы закончили? — запросили из справочной тоном, подразумевающим, что мы закончили, и добавили что-то непонятное типа «Темза-пять, я вам сдам…»

— Чем эти парни занимаются, — вопросил Долиш и улыбнулся. — Они что, в карты играют?

— Парень, за которым мы едем, обошел все в Финчли-Роуд, — невозмутимо продолжил Долиш. — Чико сидел у него на хвосте. Примерно в половине седьмого тот свернул к гостинице «Проспект-ов-Уитби». Чико его там караулит, так что поехали — взглянем на него.

— А я было подумал, — заметил я, — что вы собираетесь блокировать весь район с такими-то силами!

Долиш изобразил подобие улыбки.

— Бернард здесь потому, что он ночной дежурный. А речной транспорт находится в компетенции Харримена. У каждого из нас достаточно оснований находиться здесь.

— А у меня, — решил я доспорить, — имеются очень веские основания оставаться дома, но никто не принимает их в расчет…

Мы переехали через Тауэрский мост, и я увидел полицейский катер. Он двигался вниз по реке, разрезая носом серую пенящуюся воду. Мы миновали Тауэр, свернули на улицу с односторонним движением, доехали до монетного двора, затем выскочили на улицу Томаса Мура. Нас окружили стены высотой футов в двадцать. Казалось, придется огибать их бесконечно. За каждым поворотом дороги увидеть конец улицы становилось все нереальней, а стены, казалось, росли и росли.

Вдоль Ваппинг-стрит тоже тянулись высокие стены, плюс грязные и молчаливые причалы с портовыми кранами.

В свете фар вспыхивали зеленые глаза бродячих кошек и блестящие булыжники мостовой. Наш «вулзли» пробирался по узким мосткам доков и кошачьим тропинкам. Сразу за оградой внезапно открылась гладь черной воды и громады пассажирских пароходов. Они красовались желтыми огнями и стюардами в белой униформе, напоминая опрокинутый набок отель «Хилтон», разрезанный на куски и готовый к выходу в открытое море. Мы высадили Бернарда у полицейского участка. Его поджидали два полисмена в непромокаемых плащах и болотных сапогах.

Чико стоял около гостиницы. «Проспект-ов-Уитби» всегда привлекает туристов, которые летом снуют здесь, как портовые крысы. Сейчас, зимой, двери были плотно закрыты, чтобы не напустить холода, а окна затуманились от пара. Мы крались, как герои полицейских романов. Чико волновался, его розовый лоб вспотел, к нему прилипли влажные пряди.

— Привет, сэр, — по очереди поприветствовал он каждого из нас. Затем провел нас в бар и с преувеличенным пафосом заказал спиртное, словно был учеником колледжа, а мы трое — его воспитателями. Он был так возбужден, что даже бармена величал «сэром».

Интерьер гостиницы, отделанный темным деревом, был украшен искусными безделушками и каминами, но главная оригинальность состояла в том, что посетители оставляли на память тысячи визитных карточек, театральных билетов и прочие бумажонки, нанизывая их на оленьи рога. Таким образом вы чувствовали себя здесь, как жук в мусорной корзине.

Я пересек бар и вышел на балкон, с которого открывался вид на лондонскую заводь. Вода казалась густой, как масло. В порту было тихо и пустынно. Я услышал, как Долиш останавливал Чико, который пытался послать бармена в погреб именно за тем хересом, который предпочитал босс. В конце концов, когда Харримен, чтобы разрядить обстановку, заказал четыре больших кружки пива, все, не исключая бармена, почувствовали облегчение. Они вышли на балкон и присоединились ко мне. Когда мы встали в круг, содвинув, подобно жрецам, наши ритуальные бокалы, Чико сказал:

— Он за рекой.

Я промолчал. Харримен тоже. Поэтому Долиш в конце концов произнес:

— Как вы узнали об этом?

— Я действовал согласно инструкции, — ответил Чико.

— Объясните, — потребовал Долиш.

— Я довел его до дверей. Он вошел внутрь, и я направился за ним. Когда я вышел на балкон, он уже спустился по этой железной лестнице, взял шлюпку и на веслах поплыл на тот берег. Я позвонил в контору и предложил поднять по тревоге речную полицию. Мой осведомитель уверен, что он греб к большому серому катеру, который стоял у пристани Лэвенда. Это катер с польского судна. Я опознал его.

Долиш и Харримен повернулись ко мне, но я не собирался выставлять себя дураком перед Чико. Я глядел на его галстук и думал, почему он украшен орнаментом из лисьих голов.

Долиш и Харримен перевели взгляд на польское судно. Долиш заявил, что они оставляют Чико на мое попечение. Они сели в машину и отправились в полицию управления лондонского порта.

— Вы не будете против, если я закурю? — сказал вежливый Чико и достал большой кожаный портсигар.