Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки - [22]
Еще мы узнали бы, что самый надежный показатель уровня насилия в стране – или ее способности применить насилие по отношению к другим странам – это не бедность, не природные богатства, не религия и даже не уровень демократии; это уровень насилия по отношению к женщинам. Именно он является мерилом всех прочих видов насилия[21].
Миссис Грин знала это. И еще она знала, что главной целью мужчин было помешать женщинам самим быть хозяйками своего тела. На том была построена часть истории этой страны – с тех самых пор, как Колумб пленил местных женщин, чтобы сделать из них секс-рабынь для своих матросов, – и очень удивился, когда они дали ему отпор[22].
Я знала, что миссис Грин никак не могла дожить до того момента, когда полвека спустя женщины получат наконец право голоса, но надеялась, что ее дочь видит это. Когда-то ее раздражали жалобы матери, но, думаю, теперь она испытала бы гордость.
После этих торжественных речей я каким-то образом оказалась вместе с группой молодых афроамериканок – некоторые из них были в футболках с символикой Колледжа Смит. Я знала, что Иоланда Кинг – дочь Мартина и Коретты Кинг – училась там, и эти женщины знали, что и я там училась. Мы сделали фотографии на телефоны. Я рассказала, что в моем классе в 1956 году не было ни одной афроамериканки – или, как тогда говорили, негритянки. Когда я спросила у сотрудника приемного отделения колледжа, в чем причина, он ответил: «Нужно быть аккуратнее с этими негритянками – у нас не так много образованных негров-мужчин».
Девушки расхохотались над таким сексистско-расистским заявлением и обняли меня в знак сочувствия, как будто это меня незаслуженно обидели. Пожалуй, отчасти они были правы. Белым людям следовало бы подать коллективный иск за подобное культурное ограничение и заключение в белое гетто.
Когда людей разделяют на категории и классы, вместо того чтобы объединять, – проигрывают все.
Эти молодые женщины не ждали ни помощи от Вашингтона – как, должно быть, опасался Малкольм Икс, – ни призыва к выступлению. Они были самодостаточны – как цветы из знаменитого сборника Элис Уолкер «Петунии революции»:
Малкольм Икс мог бы тоже ими гордиться. Я знала старшую из шестерых его дочерей – Этталлу Шабазз, утонченную и более опытную, чем эти молодые сдержанные женщины. Она была писательницей, оратором, активисткой и к тому времени сама уже стала бабушкой. Знакомство с ней стало для меня одним из даров дороги.
Когда мы вновь встретились, она сказала мне то, чего я никогда прежде не слышала и не читала. Малкольм Икс был в Вашингтоне в тот исторический мартовский день 1963 года. Он остановился в гостиничном номере актера и общественного деятеля Осси Дэвиса, который также выступал на марше, и сделал все, чтобы доктор Кинг знал: он приехал, чтобы поддержать. Но, как объяснила его дочь, «он также знал, что его присутствие отвлечет всеобщее внимание, а он предпочитал цельную картину».
Почему-то этот малоизвестный факт показался мне очень трогательным. Эти двое мужчин как будто тянулись друг к другу. Доктор Кинг высказывал более радикальные убеждения, когда речь заходила о Вьетнамской войне, а Малколм Икс начинал говорить о «бескровной революции». Если ситуацию форсировать, последствия могут стать еще более трагичными; но бывает так, что вместе подобные события образуют контекст для масштабного круга совета.
Благодаря миссис Грин и многим другим женщинам, которые нашли в себе храбрость бороться за себя и за других, я начала понимать, что и женщины были «чужеродной» группой. В этом понимании, в свою очередь, заключался ответ на многие другие вопросы. Например, почему у Конгресса было мужское лицо, а у соцобеспечения – женское; почему домохозяек называли «неработающими женщинами», хотя их рабочий день был дольше, тяжелее и менее оплачиваемым, чем у любой другой категории работников; почему женщины составляли 70 % рабочей силы на производствах – оплачиваемой и неоплачиваемой, – но при этом владели лишь 1 % собственности; почему «мужественность» подразумевала способность вести за собой, а «женственность» – быть ведомой в странном танце повседневности?
Я все чаще ловила себя на мысли, что мне хочется рассказать миру об этом новообретенном знании, как будто миру было не все равно.
Но на дворе были 60-е, и даже мой весьма открытых взглядов редактор признался, что если напечатает статью о равенстве женщин и мужчин, то сразу вслед за ней ему придется выпустить другую, о том, что женщины на самом деле не равны мужчинам, – дабы соблюсти принцип объективности.
Я стала искать утешения в написании биографий Марго Фонтейн – танцовщицы, какой хотела бы стать и я, но не стала, – или Дороти Паркер, Саула Беллоу и других писателей, которыми я восхищалась и которые ближе всех были к моему идеалу писателя. Потом мне написали две женщины из лекционного бюро с просьбой выступить перед аудиторией, заинтересовавшейся этой новой темой – «Освобождение женщин». Дело в том, что в журнале «New York» как раз вышла моя статья «После власти черных. Освобождение женщин». Поводом к ее написанию послужило пробуждение моего собственного сознания – ведь и я сама долгое время хранила вынужденное молчание по поводу сделанного когда-то аборта. Как и многим женщинам, мне внушили чувство вины. Как и многие, я не понимала, что, если женщинам запрещено самим распоряжаться собственным телом, на то есть политические причины.
