Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки - [23]

Предложение меня заинтересовало, но было одно весьма существенное препятствие: я боялась выступать на публике. Мне так часто приходилось в последнюю минуту отменять интервью на телевидении по случаю выхода той или иной статьи (ведь этого всегда ждут от автора), что некоторые программы занесли меня в черный список. К счастью, у меня была подруга по имени Дороти Питман Хьюз. Она стояла у истоков борьбы с сексизмом и ратовала за организацию в Нью-Йорке образовательных учреждений для детей разных рас. И еще она была бесстрашным оратором, матерью и членом огромного чернокожего семейства, жившего в пригороде Джорджии, – словом, полной моей противоположностью.

Мы познакомились, когда я написала статью о ее детском образовательном центре на базе общины для журнала «New York»[23]. Когда мы сидели на детских стульчиках и ели свой обед из бумажных тарелок, ее единственный ассистент – молодой радикал из Италии – поделился с нами своей печалью: его девушка отказалась выходить за него замуж, потому что после свадьбы он собирался запретить ей работать. Мы с Дороти тогда еще не были знакомы, но единодушно принялись проводить параллели между равенством женщин и прочими его радикальными идеями. И получилось!

Поскольку «индивидуальное занятие» увенчалось успехом, Дороти предложила выступить перед аудиторией вместе, после чего каждая могла бы углубиться в рассказ о собственном – отличном и вместе с тем параллельном – опыте, и, если я вдруг собьюсь или споткнусь, она подхватит.

Мы сразу поняли, что совместное выступление белой и черной женщин привлечет гораздо более разнообразную аудиторию, чем каждая из нас в отдельности. К тому же, если я сразу признаюсь, что боюсь выступать на публике, аудитория отнесется ко мне не только с бо́льшим терпением, но и с сочувствием. Опросы общественного мнения показали, что многие люди боятся публичных выступлений пуще смерти, так что я была не одинока.

Мы начали со школьного подвала, где нас слушали всего несколько человек на складных стульях. Потом были общественные центры, профсоюзы, провинциальные театры, группы по борьбе за право на соцобеспечение, спортзалы старшей школы, ассоциации молодых христианок и даже парочка стадионов.

Вскоре мы увидели, что людям и в самом деле небезразлична простая мысль: индивидуальный характер и способности каждого отдельно взятого человека гораздо важнее любых ярлыков и этикеток – будь то пол, раса, социальное положение, сексуальная ориентация, этническая принадлежность, религиозные убеждения и тому подобное.

Вот почему первые десять лет своей «дорожной» жизни я постоянно где-то выступала – то в Ассоциации женщин-предпринимателей и профессионалов, то в Американской ассоциации женщин с высшим образованием, даже в Национальной женской организации. Я бывала в студгородках, на собраниях Национальной организации по защите прав на благосостояние, Объединения работников ферм, «С 9 до 5» (новой организации офисных работников, которые также боролись за свои права), лесбийских групп, которые порой отвергались и обычными феминистками, и геями-мужчинами. Кроме того, я участвовала и в политических кампаниях – против войны во Вьетнаме и за новых кандидаток-феминисток.

Со временем мы пришли к мнению, что своей деятельностью создаем некий контекст, в котором сама аудитория могла собраться в один большой круг совета и наконец почувствовать себя не сумасшедшими и не одинокими, что есть и другие люди, которые, как и они, понимают всю несправедливость сложившегося положения вещей; что они наконец могут быть собой и одновременно найти единомышленников. Как когда-то в Индии, оказавшись в этом кругу, каждый рассказывал свою историю, и часто истории эти длились вдвое дольше наших выступлений.

В самом конце 1960-х, когда встречи только начались, основным поводом собраний была Вьетнамская война. Люди оккупировали здания и сжигали призывные билеты. В это самое время из подполья стали мало-помалу выходить на свет движения геев и лесбиянок, а коренные американцы предпринимали отчаянные попытки предотвратить уничтожение своих языков, культуры и истории. Как обычно, идеи свободы оказались заразительными.

Несколькими годами ранее, в тех же 1960-х, женщины лет на десять старше меня начали мало-помалу отвергать «загадку женственности» городских окраин, с язвительной точностью описанную Бетти Фридан в одноименном бестселлере, и требовать положенной им по праву оплаты труда. Фридан первой отважилась дать имя потребительской роли, прославляемой и навязываемой журналами своим читательницам, – хотя, справедливости ради, редакторам этих журналов ее, в свою очередь, навязывали рекламодатели.

Но более молодым и более радикально настроенным женщинам больше не нужна была просто какая-нибудь работа и кусок уже существующего пирога. Им хотелось самостоятельно испечь принципиально новое блюдо.

В конце концов даже самые консервативно настроенные были вынуждены признать, что в феминистическом движении должны участвовать все – лесбиянки и женщины, живущие на субсидии, цветные женщины, для которых расовые вопросы в этой борьбе переплелись с вопросами гендера и сексуальной ориентации; словом, все. В то же время женщины более радикальных взглядов самых разных рас и социального положения перестали относиться с презрением к мысли о том, что перемены должны производиться как внутри системы, так и извне. И хотя исходное положение участниц разнилось, что, в свою очередь, порождало боль и непонимание, к концу 1970-х все они – беспокойные, преисполненные идеалистических взглядов и разногласий – стали эффективными элементами единого движения.