Моя жизнь в дороге. Мемуары великой феминистки - [20]

Как нам любезно объяснила Камаладеви, мы с Деваки действовали в соответствии с теорией великих людей, сами не подозревая, что уже давно живем по принципам, к которым так тяготеем. На это мы снова рассмеялись, но поняли одну важную вещь. Как писала Вита Саквиль-Уэст:

Я восхищался силою ушедших,

Забыв, что сам ничуть их не слабей.

По возвращении из второй поездки в Индию я совершенно другими глазами взглянула на собственное прошлое.

В 1950-х я бродила по индийским деревушкам, уверенная в том, что они никак не соприкасаются с моей настоящей жизнью. И вот теперь из таких же дискуссионных кругов зародилась женская революция. Дома я побывала всюду – от обветшалых приютов для женщин и частных женских клиник до студенческих женских центров и протестных митингов матерей-одиночек, вынужденных выживать на одно пособие. Мое становление как странствующей феминистки было всего лишь западной версией хождения по деревням.

Я представляла себя в роли журналистки и наблюдателя и была уверена, что не хочу нести ответственность за благополучие других людей – как когда-то за собственную мать. А однажды обнаружила, что взяла на себя обязательства перед коллегами и редакцией и провожу бессонные ночи, гадая, сможем ли мы выплатить зарплату персоналу. И все же эта ответственность давала мне скорее чувство общности и сопричастности, нежели бремени.

Как бы мне ни хотелось навсегда оставить позади свое кочевническое прошлое, я продолжала путешествовать и совершать открытия. Так, я узнала, что совершенно обычные люди могут быть умными, а умные – простыми, что решения должны приниматься теми, кого они в первую очередь затрагивают, и что человеку свойственна безграничная способность адаптироваться к ожиданиям других людей – и это одновременно хорошо и плохо.

Наконец, я поняла, что стремление к независимости и поиску новых возможностей теперь обрело цель. Во всех движениях должны были участвовать хотя бы несколько человек, которых нельзя было уволить. Когда ты зависишь от какого-то человека или организации, то не можешь совсем не думать о том, как будут восприняты твои действия, получат ли они одобрение или осуждение. Я же привыкла к свободе и неопределенности и именно благодаря этой привычке смогла развить в себе способности странствующего организатора.

Об этой профессии вам не расскажут карьерные консультанты или специалисты по подбору кадров, о ней не покажут в кино. Она непредсказуема и подчас подразумевает существование на совокупный доход от выступлений, писательской деятельности, различных фондов, странных занятий, помощи друзей и личных сбережений. Но никакая другая работа не позволит вам столь же активно участвовать в общественных преобразованиях, если, конечно, вы не трубадур или рок-музыкант. Благодаря ей я могу в полной мере удовлетворить собственную тягу к свободе, которую унаследовала от отца, и реализовать потребность в общении, отсутствие которого так дорого обошлось моей матери. Вот почему, если бы меня попросили назвать важнейшее открытие своей жизни, я ответила бы: круги совета. Собрания, участники которых задействовали все пять органов чувств, делая возможным изменения в общественном сознании. Последовав за ними, я нашла путь, который не был сопряжен с одиночеством, как у моего отца, или с отсутствием поддержки, как у матери. Круги научили меня говорить и слушать. И еще показали, что ремесло писателя по сути – занятие одиночек, отлично сочетается с организационной деятельностью, тем самым удовлетворяя потребность в общении и общинности. И я не сразу поняла, что и тем и другим можно заниматься где угодно.

II

В 1963 году я была свободным журналистом: писала о знаменитостях и стильных аксессуарах. Вовсе не так я представляла себе жизнь репортера по возвращении из Индии. Я читала о том, что Мартин Лютер Кинг-младший возглавил марш на Вашингтон – масштабную кампанию по борьбе за рабочие места, правосудие, изменения в законодательстве и федеральную защиту гражданских прав. Участников марша избили, арестовали, а некоторых и вовсе убили, при полном попустительстве полиции. Однако мне так и не удалось получить разрешение написать об этом.

Зато мне наконец заказали статью о Джеймсе Болдуине, который должен был выступать на марше, но подступиться к нему в толпе представлялось совершенно невозможным и к тому же казалось мне вторжением в личную жизнь. Кроме того, по телевизору его было гораздо лучше видно и слышно. Вдобавок ко всему страницы газет то и дело сообщали о слишком малом количестве людей – что означало провальное выступление – или, наоборот, огромной толпе, в которой нередки были случаи насилия и жестокости. Белый дом объявил марш слишком опасным, боясь, что он может отвратить членов умеренных партий, чьи голоса нужны были для принятия Закона о гражданских правах. В свою очередь Малкольм Икс назвал акцию «вялой»: по его мнению, обращаться за помощью к Вашингтону было сродни попрошайничеству, свидетельствовало об отсутствии самодостаточности и вряд ли могло увенчаться успехом.

Вот почему я решила не участвовать в нем и была полна этой решимости до тех пор, пока вдруг не обнаружила, что иду прямо туда. По прошествии лет могу сказать одно: