Моя жизнь с мальчиками Уолтер - [65]

Он уставился на меня пустым взглядом.

— Ну? — не выдержала я. Ответь же на мой невысказанный вопрос!

— Что «ну»? — смахнул он мою ладонь со своего плеча.

— Сам знаешь что.

— Понятия не имею. — Ли развернулся и пошел дальше.

Шокированная, я мгновение стояла столбом. Да что с ним такое? Помог мне, а теперь делает вид, что ни при чем?

— Почему ты забрал мою кофту, Ли? — закричала я.

Вопрос заставил его остановиться. Он так и стоял, спиной ко мне, пока до меня не дошло: Ли ждет, когда я его догоню.

— Почему? — повторила я вопрос, подойдя к нему. — Ты ведь не любишь меня.

— Джеки, — посмотрел он мне прямо в глаза, — давай притворимся, что этого не было?

Прозвенел звонок. Нам пора идти на занятия.

— Нет, — возразила я, — мне нужно знать, почему ты это сделал.

— Мы опоздаем на первый урок, — заметил Ли, поднимаясь по ступенькам.

— Плевать, — ответила я, удивив саму себя. — И тебе тоже, я знаю.

— Ладно, — буркнул он.

Ли повел меня на задний двор школы, в небольшую рощицу, откуда нас невозможно было увидеть из окон школы.

— Задумал укокошить меня? — огляделась я. Мы были тут совершенно одни.

Ли бросил на меня через плечо злой взгляд.

— Я прихожу сюда, когда не хочу идти на уроки.

— А-а-а…

— Тебе кто-нибудь рассказывал о моих родителях?

— О твоих родителях?

— Да. Ты знаешь причину, по которой мы с Айзеком живем с тетей и дядей?

— Нет. — С чего он начал об этом говорить? По правде говоря, мне всегда было любопытно, куда делись его родители, но спрашивать я боялась.

— Мама бросила нас сразу после моего рождения, — сказал Ли. — Я ее даже никогда не видел.

Я держала рот на замке, ожидая продолжения.

— Ее уход сильно повлиял на отца. Плохо повлиял. Он армейский офицер. Не стал растить нас с Айзеком, а скинул на своего брата и уехал за границу. Мы видимся с ним раз в несколько лет.

Я потрясенно прикрыла рот ладонью, но Ли на меня не смотрел. Он устремил взгляд в небо. Его история была чуть ли не ужаснее моей. Я потеряла родных, но хотя бы знала, что они любили меня.

Мы некоторое время сидели в тишине, и почти летнее солнце согревало кожу.

— Сочувствую, — наконец произнесла я.

— Ты, наверное, первая, чье сочувствие искренно.

— Правда?

— Мне часто говорят «сочувствую». Только ведь это сочувствую притворно. Откуда им знать, каково это — не иметь семьи.

Я кивнула.

— И знаешь, что самое неприятное? — спросила я. — Что на тебя смотрят по-другому. Будто я уже вовсе и не Джеки, дочь Ховардов, а Джеки — дочь умерших родителей.

— Лучше, чем Ли — сын родителей, которым он не нужен.

— Почему ты ненавидишь меня? — задала я мучивший меня вопрос.

— Я не ненавижу тебя. Просто… — Ли со вздохом провел рукой по кудрявым волосам, пытаясь найти подходящие слова, — скажем так: у меня материнский пунктик. Я никогда не знал своей мамы, и Кэтрин… ей сложно уделять внимание дюжине детей. А потом вдруг появляешься ты, и тетя, чувствуя ответственность за тебя, отдает тебе свою студию. Ты как будто украла у меня наше с ней совместное время, которого и так было мало.

— Не знаю, что и сказать.

— А я тебя ни о чем и не спрашиваю. Я вернулся за твоей кофтой, так как осознал, что, в отличие от меня, у тебя никого нет. — Ли явно с трудом подбирал слова. — От ревности я не понимал, что тебе так же больно, как и мне. И вел себя как придурок.

Вздохнув, я взяла его за руку. Я злилась на него за все его слова и дела, но, по крайней мере, он сказал мне правду.

— Да, — согласилась я с ним, — ты был тем еще придурком.

Губы Ли дрогнули в улыбке.

С Натаном мне всегда было спокойно. Наша дружба — естественная и непринужденная — очень отличалась от моих отношений с остальными братьями Уолтер. Однако сегодня, шагая по коридору в его комнату, я вытерла вспотевшие ладони о юбку, подавляя желание сорваться на бег.

Кэтрин забрала Натана из больницы, когда мы уехали в школу, и парни, вернувшись с занятий в четыре часа дня, сломя голову кинулись к нему в спальню. Натан провел в больнице целую неделю, поэтому почти никто из братьев не видел его с субботы. Я терпеливо ждала своей очереди, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз.

В последний раз я общалась с Натаном утром, перед тем как с ним случился припадок, и от волнения у меня все внутри сжималось. Не давали покоя слова Ли, сказанные тем днем в приемной. Да, в понедельник мы с ним поговорили по душам, но из головы не выходили всякие «если». Если бы я вытащила себя тогда из постели на пробежку, то, наверное, не чувствовала бы сейчас себя такой виноватой.

Я замерла возле комнаты с поднятой для стука ладонью и, лишившись смелости, уронила руку. Из-за двери неслись нежные звуки новой мелодии, и я представила Натана, сидящего на постели c закрытыми глазами и гитарой в руках. Может, зайти позже, когда уляжется внутренняя дрожь?

Я развернулась, чтобы уйти.

— Он там, — сказали рядом. — Поговори с ним.

Узнав голос, я сделала глубокий вдох и подняла взгляд. Посреди коридора стоял Коул. На его напряженном лице выделялся желто-зеленый синяк вокруг глаза.

Коул впервые заговорил со мной с того дня, как Алекс врезал ему. В груди вспыхнуло раздражение. Но, по правде говоря, я больше стыдилась, чем злилась, замечая то, как футболка Коула обрисовывает его бицепсы, видя яркую синеву его глаз. После всего, что он сделал, после того как намеренно причинил мне боль, сердце по-прежнему трепетало при виде него. Почему? Я никак не могла объяснить себе этой реакции с самого приезда в Колорадо. Меня притягивало к нему какой-то неведомой силой, будто он солнце, а я крохотная планетка, пойманная его всепоглощающей гравитацией. Как там Хизер называла это? Эффектом Коула?