Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки - [9]

Однажды на собрании, монахини решили, что неплохо бы нам преподать уроки балета и выписали педагога. Девочки все были из обеспеченных семей, у меня одной не было балеток, но сёстры купили для меня пару. Казалась бы простое дело, но я была ещё долго под впечатлением. В одно мгновение мы все стали балеринами. Но я была ужасна, полное отсутствие чувства ритма и баланса, им ничего не оставалось делать как использовать это поводом сшить мне платье.

Я уже находилась в монастыре больше года, когда однажды одна мирская учительница заглянула в класс и сказала, что «меня хочет видеть мать–настоятельница, у неё в кабинете кто–то, кто срочно хочет меня видеть.» Впервые меня навестили здесь и я не могла представить, кто это мог бы быть.

Когда мы дошли до кабинета матери–настоятельницы, мы остановились и она шёпотом произнесла:

— Может быть, это для тебя будет слишком неожиданным, — на её лице отразилась забота обо мне. — Но там кто–то, кто очень хочет тебя видеть, мы пытались не впускать, но не смогли.

Она открыла дверь и втолкнула меня в кабинет, там сидела Лил, на ней был строгий костюм и шляпка. Уже 4 года мы не виделись. Она вскочила со своего места и побежала через всю комнату навстречу. Как только я оказалась в её объятиях, я почувствовала, как напрягся каждый мускул в моём теле. Мои руки приклеились к бокам, плечи онемели, не могу с уверенностью сказать, почувствовала ли я радость, увидев её, или ужас. Я растерялась.

— О, Катлин, как ты? — обрушился на меня её водопад. — Столько лет, я так скучала!

Я не могла выдавить из себя ни одного слова, мой язык одеревенел, губы онемели. Мать–настоятельница тактично вышла, оставив нас наедине, и Лил зажурчала ручейком. Помню только, что она всё время говорили «мы» и я никак не могла понять, что она этим хотела сказать. Была ли она всё ещё с Томом, тем чудовищем, который увёл её той ночью много лет назад? Все эти годы я, совершенно забыв про него, представляла свою мать, одиноко живущую где–то, и даже не предполагала, что Том может вернуться в мою жизнь. Я гнала от себя эту мысль и очень старалась обрадоваться встрече с мамой.

— Может тебе что–нибудь нужно? — в конце концов спросила она.

— Ну, — я пожала плечами и, подумав с минуту, сказала:

— Думаю, мне нужны новые туфли.

— Спроси разрешения, может они отпустят тебя со мной сейчас и мы съездим за покупками, — предложила она.

Я кивнула и она поделилась этой идеей с только что вошедшей матерью–настоятельницей, обещая, что потом проводит меня обратно в монастырь, и сказала точно на каком автобусе мы вернёмся из Дублина. Мать–настоятельница согласилась, хотя я почувствовала, что ей такое предложение оказалось не по душе. Думаю, она не хотела меня расстраивать и говорить, что я не должна пропускать занятия.

Добравшись до Дублина и купив мне туфли в обувном магазине на О'Коннелл—Стрит, я понемногу начала оттаивать. Мне было хорошо от мысли, что мама вернулась и что мы поехали в магазин. Это придавало мне уверенности. Увидев, что я повеселела, она задала мне вопрос.

— Как ты смотришь на то, чтобы вернуться и жить снова у меня?

— Ой, это бы было здорово! — воскликнула я.

— Ты бы ходила в нашу римско–католическую школу при монастыре, — сказала она, полагая, что я увлеклась религией, — в Честере, где мы живём.

— Хорошо, — сказала я. Мне понравилась эта идея, хотя я и заметила, что уже во второй раз у неё проскользнуло «мы».

— Нам нельзя возвращаться в монастырь в Шхерах, — сказала она в задумчивости, — потому что не думаю, что они, вот так просто, тебя отпустят со мной. Нужно будет заполнить кучу бумаг. А нам ведь совершенно не хочется это делать, правда, а?

— Да, наверно.

Я толком не представляла, что она хочет этим сказать, но мне нравилась мысль снова пуститься в приключения.

— Я куплю билеты, — она полезла в сумочку, — на паром в Англию. И если мы сейчас же отправимся, то успеем до вечера попасть домой.

Я всё ещё не была уверена к кому мы приедем, если отправимся домой. Но я так боялась услышать её ответ, что не стала ни о чём её спрашивать. Мы благополучно сели на паром, но когда берег Ирландии стал исчезать за горизонтом, она вдруг начала мне говорить, что живёт с Томом и как хорошо будет жить снова одной семьёй. Самые страшные подозрения подтвердились. У меня всё внутри похолодело. Наше время, проведённое вместе, сейчас вот–вот кончится, мечта умерла всего через несколько часов как родилась. Я хотела быть с ней, но я не хотела видеть того мужчину, который уничтожил всё моё детское счастье.

Когда, наконец, мы добрались до их небольшого дома на Филлипс–Стрит в Честере, Том нас уже встречал и старался из всех сил понравиться своей падчерице, придя на всё готовое. Настроение у меня было мрачное и я не шла ему на встречу.

— Я заварил вам чай, — сказал он, усаживая нас за кухонный стол.

От нервного перевозбуждения я не могла произнести ни слова. Когда передо мной поставили чашку, я сделала слишком большой глоток и горячая вода попала не в то горло. Я стала задыхаться. Они быстро уложили меня на спину и, кричали, как по–написанному, что мне следует делать, чтобы вернуть дыхание, а в это время я боролось за воздух, в полной уверенности, что Том намеревался меня убить. Было очевидно, что он не хотел со мной жить, так же, как я не хотела с ним.