Моя война - [15]

На мое замечание: «Зачем, ведь война еще не кончилась, и я смогу еще воевать», - он лишь ехидно улыбнулся. Тогда я не по­нял смысл его улыбки. Позже, вспоминая это, я убедил­ся: он заранее знал мою будущую судьбу. Знал, что мне предстоит стать одним из тех смертников, для которых уже действуют штрафные роты и батальоны. Я же о су­ществовании этих мясорубок тогда еще ничего не знал. В конце беседы я попросил, чтобы в моих документах, которые я должен буду получить, было записано имя, данное мне моими родителями, - Арон. В ответ услы­шал: «Нет, ты находился на оккупированной немцами территории, и мы будем тебя проверять всю твою жизнь. Поэтому быть тебе впредь только Андреем».

Через некоторое время нам разрешили писать письма. Я написал тете (сестре моей мамы) в Москву, так как ничего не знал о судьбе родителей, не пред­ставлял где они находятся. Написал, что жив, а под­робности сообщу позже, когда буду знать, что письмо дошло до адресата. Просил сообщить обо мне роди­телям и написать что-либо о них.

Позже, после окончания войны, в августе 1945 года я был дома в краткосрочном отпуске. Мама рассказа­ла, что за несколько дней до получения телеграммы, что я жив, ей снился сон. Во сне на нее напали пять собак (нас у мамы было пятеро детей).

Когда она рас­сказала об этом своей семье, все хором закричали: «Арончик жив!». Спустя несколько дней, почтальон принес телеграмму, подтверждающую такую разгад­ку маминого сна.

«Сон в руку» - есть такое выражение. В этом убеж­дался многократно. Вот и мне как-то (я еще находил­ся в фильтрационном лагере) приснилось, что вместе со старостой деревни Пахомово - Андреем - нахожусь в глубокой яме. Нас посадили туда немцы. Мы стара­лись выбраться из ямы. Очень долго ничего не полу­чалось. Цеплялись за земляные стены ямы, но удер­жаться не могли: земля рассыпалась в наших руках, и мы падали вниз. Тогда Андрей посадил меня на пле­чи. Поднялся. Я тоже поднялся на его плечах и таким образом смог выбраться из ямы. Затем я нашел длин­ную палку и, опустив ее вниз, очень долго пытался помочь Андрею. Но ничего не получалось. Вдруг раз­дались выстрелы. Раненный в руку, я был окружен немцами. Во сне кричал, и солдаты разбудили меня. Оказалось, я сильно расцарапал руку о железную кро­вать.

Взволнованный судьбою Андрея, написал пись­мо в деревню Пахомово Евдокие Ивановне. Спросил об Андрее. Она написала, что Андрея расстреляли сол­даты Красной Армии, когда узнали, что он был старо­стой. Жаль, очень жаль этого очень доброго человека. Скольких солдат-окруженцев он спас! Как часто он рисковал собственной жизнью, чтобы помочь другим. Никогда не забуду его!

В фильтрационном лагере нас продержали почти три месяца. Кормили, обмундировали, водили в баню, меняли белье. Но никто ничего нам не говорил. Не уп­рекали, не угрожали, не объясняли, что нас ждет. Никто не говорил о нашей вине, о предстоящем наказании.

Через некоторое время нам вручили стрелковое оружие. Как правило, это были карабины и автоматы. За некоторыми из нас были закреплены пулеметы - станковые и ручные. Мне вручили ПТР (противотан­ковое ружье).

Ежедневно обучали разбирать и собирать закреп­ленное оружие, объясняли, как им пользоваться. На стрельбище мы не были ни разу.

ШТРАФНАЯ РОТА. БОЙ ЗА ВЫСОТУ 371.3

В конце апреля - начале мая 1944 нас построили в колонну «по-четыре» (позже я узнал, что наша колон­на состояла из двухсот человек, точнее, двухсот смер­тников). Пешим ходом отправили на передовую.

Шли мы примерно 8-10 дней. И оказались в око­пах перед высотой 371.3 на подступах к городу Двинску. Перед нами выступил командир роты. Это был ка­питан Закиров. Фамилию узнал позже и хорошо за­помнил, так как служил под его командование восемь месяцев, до января 1945 года.

Он объяснил, что мы отныне являемся солдатами 38-й отдельной штрафной роты

22-й Армии. Наша задача - взять расположенную перед нами высоту и удержать ее. Все, кто успешно выполнит эту задачу, будут освобождены от пребывания в штрафной роте. Таких переведут для продолжения военной службы в другие части действующей армии.

Он тогда же предупредил: «Ни о каком отступле­нии и речи быть не может. За вами пулеметы, и каж­дый, кто повернет назад или в сторону, будет тут же расстрелян». «Только вперед!» - было последнее за­явление командира роты.

В окопах мы находились двое или трое суток. Нам подвозили еду и воду. Оставалось только ждать...

Время тянулось медленно. Мы не знали, что нас ждет, но нервное напряжение вызывало тревогу. Ря­дом были почти незнакомые ребята. Некоторых изред­ка видел только в лесу.

Знакомились. Давали друг другу адреса родных. Просили сообщить им о нашей смерти, если убьют. Обещали выполнить их просьбы, если останемся жить. Предчувствие было страшное. Но при этом мы даже не представляли, что нас ждет.

Утром, почти на рассвете, наша артиллерия нача­ла обстрел высоты. Подступ к ней был заминирован и окружен колючей проволокой. Самолеты в этом бою не участвовали, танков не было. Были лишь наши тела и наши жизни, которые мы должны были отдать, как цену, за эту, будь трижды проклятую, высоту. Это мы знали заведомо...