Моя сестра Роза - [5]

Грузовой ящик совершенно не вписывается в это сияющее, никем не тронутое пространство. От того, что он тут стоит, мне немного легче. Обычно при переезде мы берем с собой только то, что можем унести. В этот раз нам не пришлось избавляться от лишней одежды, книг, постеров, Розиных шахмат.

Я не помню, что там, в этом ящике, ведь с тех пор, как мы его собрали, прошло уже много времени. Но в нем точно нет мебели. Она гниет в подвале у родителей Дэвида, в Сиднее. Дедуля периодически обещает ее выбросить, если мы не вернемся домой. А еще он вечно грозится вычеркнуть нас из завещания. Дедуля меняет текст завещания так же часто, как обычные люди – постельное белье.

Через десять минут в Нью-Йорке наступит полночь, и мне исполнится семнадцать лет. Я не получу сообщений от Назима, Джорджи, Джейсона или тетушек. Обычно в день рождения телефон у меня разрывается. Но местные сим-карты мы купим только завтра. Дэвид сердито бросает, что интернет не работает, он подключит его утром. Дэвид – компьютерный гений. Он всегда отвечает за всю технику в доме.

– Помоги мне отнести Розу в кровать, – говорит Салли.

Я беру Розу на руки и вслед за Салли поднимаюсь по лестнице. Сложно не любить Розу, когда она засыпает, вот как сейчас: веки едва приоткрыты, руки и ноги безвольно повисли. Она похожа на саму себя в младенчестве.

– Я убила бабочку, – тихо бормочет Роза.

– Ты… – говорю я, но тут замечаю, что глаза у нее закрылись и она словно потяжелела – спит.

Салли открывает дверь в Розину комнату:

– Положи ее на постель.

Я укладываю Розу.

– Разве она не прелесть?

Да, сейчас Роза кажется очень милой. Светлые кудри растрепались и нимбом лежат вокруг головы. Я целую ее в лоб. Жаль, что она не такая, какой кажется.

Мы идем вниз. Ноги как будто больше мне не принадлежат.

– Вот мы и в Нью-Йорке, – говорит Дэвид с дивана. – В какой‐то момент я подумал, что мы никогда не долетим. – Он смотрит на часы. – Уже полночь!

Он вскакивает и притягивает меня к себе.

– С днем рождения, Че! Тебе уже семнадцать.

– С днем рождения! Не могу поверить, что ты такой взрослый, – говорит Салли и обнимает нас обоих. – Семнадцать лет.

«И я страшно далеко от дома, – думаю я. – Отличный подарок на день рождения». Я этого не говорю. Зачем ругаться. Я думаю, не улечься ли мне прямо на лестнице.

– М-да, Че, ты ужасно выглядишь, – говорит Дэвид.

– Спасибо, – бурчу я. – Вы оба тоже не… – Мне не удается подобрать нужных слов. К тому же Дэвид выглядит так, словно прекрасно выспался в своей собственной кровати. Почему некоторым так везет?

– В постель. Бегом, – говорит Салли, целует меня и подталкивает к лестнице.

Я вползаю вверх по ступенькам, добираюсь до своей комнаты, стаскиваю одежду, ставлю телефон заряжаться, чтобы утром он был готов к новой сим-карте и интернету, отключаю электронные часы, которые слишком ярко светятся в темноте, и падаю в постель. Я тут же вспоминаю, что оставил внизу рюкзак с пижамой, зубной щеткой, кремом от прыщей, книжками и всем на свете. Внизу – это слишком далеко. Я закрываю глаза и готовлюсь отключиться. Но не отключаюсь.

Я лежу в своей новой спальне и разглядываю тени на потолке. Комнату освещают огни насквозь промокшего, ярко расцвеченного ночного города за окном. Я не закрыл жалюзи. Воют сирены, все ближе, все громче, затем все дальше и тише. Я слышу, как в окно стучит дождь, но потом его шум тонет в реве вертолета. Я с трудом встаю с постели, опускаю жалюзи, задергиваю шторы. Теперь в комнате совершенно темно, только из‐под двери тоненькой серебристой полоской проникает свет. Когда я ложусь обратно в постель, мне его больше не видно. Я закрываю глаза. Снова воют сирены. Интересно, что там случилось.

Мы уехали из Сиднея больше двух лет назад. Меня раздирает тоска по дому, острая, как боль при аппендиците. Я использовал все аргументы, пытаясь переубедить родоков. Говорил, что с тех пор, как мне исполнилось двенадцать, наша жизнь – настоящий хаос. Разные квартиры, разные города, разные страны. Новая Зеландия, Индонезия, Таиланд, теперь Штаты. А значит, разные школы или бессистемное домашнее обучение.

«Как я поступлю в медицинский, если не буду нормально учиться?» О том, что мне сложно без Натали, моего сиднейского тренера по боксу, я даже не упомянул. Родители не слишком рады тому, что я занимаюсь боксом.

«А что будет с Розой? – спросил я. – Она не жила на одном месте больше пяти лет. Вы увозите ее от родни, она не будет видеться с тетками, дядями, с двоюродными братьями и сестрами. А ей нужно, чтобы рядом были близкие люди. Как она заведет друзей, если мы вечно будем переезжать?»

«Она опасна», – не сказал я. Я говорил о том, как сильно скучаю по друзьям. Как сильно мне не хватает людей, похожих на меня. Как мне тошно без конца быть иностранцем.

«Друзья и семья делают нас теми, кто мы есть», – в отчаянии убеждал я. «Всем нужны близкие люди. Особенно Розе», – не сказал я.

«Ты заведешь новых друзей, – отвечали они. – Мы переезжаем в Нью-Йорк, чтобы сделать мир лучше. Иногда ради высокой цели приходится чем‐то жертвовать». – «Вас больше волнует мир, чем мы с Розой», – заорал я. И проиграл. Салли и Дэвид не испытывают никакого уважения к тем, кто срывается. Чтобы выиграть спор, нужно хранить спокойствие, приводить рациональные аргументы. Нужно быть взрослым, даже если ты не взрослый. «Я вас ненавижу», – не сказал я.