Моя прелестная роза - [107]

Она рассмеялась:

— Ты так хорошо обо мне заботишься, что я могу позволить себе быть щедрой.

— Я попрошу своего адвоката написать твоему кузену. Он должен знать о твоем существовании, и будет лучше всего, если ты официально отречешься от своих прав в его пользу — Он пожал ей руку — В благодарность он, возможно, пошлет тебе какую-нибудь семейную мебель или драгоценности, которые напоминали бы тебе о твоем французском происхождении.

Она вдруг живо увидела перед собой спальню, обставленную изящной неанглийской мебелью. Туалетный столик ее матери…

— Это было бы хорошо. — Она улыбнулась. — Какое чудо — у меня есть еще одна семья. Интересно, такие ли они приятные люди, как мои родственники со стороны матери?

— Уэстли чуточку напоминают мне Фицджералдов, — заметил он. — Я и не предполагал, что члены аристократических семей могут быть так привязаны друг к другу.

Члены его собственной семьи, безусловно, не отличались взаимной привязанностью.

— Бабушка сказала, что твоя мать была диковатая женщина, но с добрым сердцем, — нерешительно произнесла она. — Правда ли это? Ты никогда ничего не говорил о своей матери.

— Слово «диковатая» — вежливый синоним, означающий «не слишком разборчивая в своих знакомствах», — сухо сказал он. — Она была очень красива, и отец, что называется, был просто одержим ею. Их брачная жизнь представляла собой странную, болезненную борьбу за власть Отец негодовал, что не может обуздать свое постоянное влечение к ней, она же принципиально отвергала самообуздание как таковое. Я, бывало, частенько благодарил Небеса, что не унаследовал от родителей их неукротимо страстные натуры А вот Майкл унаследовал, и это дорого ему стоило, хотя в конце концов он справился с собой. — В его глазах мелькнули тени. — Но у моей матери и в самом деле было великодушное сердце. Иногда я раздумываю, какой бы она была, родись не такой богатой и выйдя замуж за другого человека. Она умерла, когда мне было пятнадцать.

Странно, что он не считает себя страстным. При первой же их встрече она заметила, какой страстный он человек, и с тех пор ничто не могло изменить ее мнение.

Он прикрыл рукой зевок.

— Прости. Я плохо спал прошлой ночью. С твоего позволения я немного вздремну.

Зевки — вещь заразительная. И Розалинда прикрыла губы рукой.

— Превосходная мысль.

Стивен закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Теперь, когда черты его лица были спокойны, она ясно видела, как оно изменилось за последние несколько недель. Похудение подчеркнуло остроту линий и скулы, и теперь он выглядел лет на двадцать старше, чем был на самом деле. Особенно беспокоило ее то, что кожа приняла легкий желтоватый оттенок. Это означало, что болезнь затронула уже и печень. Как быстро идет время, подумала она с болью в сердце.

Она положила голову ему на плечо, и он обвил ее рукой. Так просто, так естественно. Но, невзирая на усталость, она не могла уснуть. В тот самый день, когда у нее завязались новые семейные отношения, стало особенно очевидно, что Стивену не очень повезло с родственниками. Закрывая глаза, она молча поклялась сделать все, что в ее силах, чтобы как-то залечить эту рану.

Выйдя из кареты, Розалинда поднялась на крыльцо Херрингтон-Хауса. Постучав молотком, она стала ждать, ничем не выдавая, как сильно волнуется. Внутренне усмехнувшись, она подумала, что театр — отличная школа для человека, намеревающегося плавать в предательски опасных водах высшего общества Мария научила свою дочь воспроизводить любые манеры и выговор, с достоинством носить одежду и скрывать свои чувства. Ни одна амбициозная леди не могла бы пожелать большего.

Лакей открыл дверь, и Розалинда с уверенным видом прошла мимо него.

— Я герцогиня Ашбертон. — Она вручила лакею одну из своих новых визитных карточек. — Я хочу видеть свою золовку.

Лакей заколебался.

— Леди Херрингтон обычно не принимает так рано.

Розалинда сощурила глаза, как это делала Мария, играя королеву Елизавету, рассматривающую испанскую армаду.

Лакей дрогнул.

— Да, конечно. Вы ведь принадлежите к семье, — поспешно сказал он. — Пожалуйста, присаживайтесь в гостиной, ваша светлость. Я уведомлю ее сиятельство о вашем визите.

Розалинда прошла в гостиную, однако не села, а стала расхаживать взад и вперед.

Гостиная была красиво обставлена, содержалась в безупречном порядке и чистоте, но чем-то напоминала гробницу. Как, впрочем, и сама Клаудия.

Дверь вдруг отворилась, и вошла леди Херрингтон. Она была в холодной ярости.

— Вы хорошо знаете, как я отношусь к вам. Как же вы смеете приходить ко мне вот так, без всякого приглашения? Видимо, вы считаете, что необходимость соблюдать приличия помешает мне выставить вас на улицу? Тут вы ошибаетесь. Если вы сию минуту не уйдете, я прикажу слугам вышвырнуть вас в канаву, где, собственно, и есть ваше надлежащее место.

Это было даже хуже, чем предполагала Розалинда.

— Поверьте, у меня нет ни малейшего желания навязываться кому бы то ни было, — сказала она как можно более рассудительным тоном. — Мне надо обсудить с вами нечто очень важное. Уделите мне всего пять минут. И обещаю: я никогда вас больше не побеспокою.