Моя первая любовь - [90]

Я успела поймать взгляд крепкого темноволосого парнишки прежде, чем он поспешно отвернулся, и именно эта поспешность смутила меня, но я решила, что мне просто померещилось. И стала осторожно наблюдать.

Его волнистые волосы с рыжеватым отливом, круглые глаза и нос брусочком произвели на меня сильное впечатление, так что я едва успела отвести взгляд, чтобы он не заметил моего интереса.

Но, думаю, он все-таки заметил…

Чувство было странное, будто на секунду оказываешься канатоходцем без всякой страховки, и только успеваешь испугаться падения, как ты уже снова на земле.

Я сомневалась, но у меня ведь были подружки, докладывающие, что этот мальчик «тааак на тебя смоооотриииит!!!!». Надеюсь, парнишка не удостоился такой же любезности от своих друзей, все же мужской ум занят более важными вещами, чем регистрация чужих сердечных симпатий на этапе их зарождения.

В общем, я понравилась мальчику, он понравился мне. Он знал, что я знаю, что ему нравлюсь, я знала, что он знает, что тоже нравится мне, и для нас этого было вполне достаточно. Суровые законы света, принятые в детском обществе тех лет, не позволяли нам открыто заявить о своих чувствах и тем более дружить. Мы были еще слишком малы для поцелуев и, наверное, с присущим всем детям здравомыслием понимали, что наши странные и непонятные ощущения не выдержат дружбы.

Как-то он дежурил на воротах, я пришла с обходом и застала его на посту одного, напарник отправился разыскивать ребенка, чья мать стояла за оградой с многообещающим пакетом. Я предложила посидеть, пока второй номер не вернется, и между нами возникло такое чудовищное напряжение, что я за три секунды нарисовала веткой на земле целую картину.

Мы так и не смогли сказать друг другу ни слова.

На следующий год мы снова увиделись, и чувства, совершенно забытые в круговерти школьных дел, вернулись. Мы стали на год старше, и нас еще не пускали на вожделенные дискотеки, но вожатые устраивали нам отдельные танцы и зачем-то включали медляки, хотя танец мальчика и девочки считался одинаково позорным — и для него, и для нее. Девочки танцевали между собой, а я этого не любила и просто сидела на скамеечке. Мальчик подошел ко мне и сказал, что хотел бы меня пригласить.

Но не пригласил, и я отнеслась к этому с пониманием.

Наверное, мы инстинктивно хотели продлить волшебство, побыть еще в иллюзиях, что первая любовь действительно творит чудеса.

Мы были слишком юны, чтобы бояться разочарования, но детские сказки еще не хотели нас отпускать.

Смена кончилась, и мы разъехались по домам счастливые.

Прошел еще год, мы подросли, и, отправляясь в лагерь, я думала о том, что в этот раз у нас что-то может получиться.

Но в судьбе моей произошли существенные перемены. В отличие от лагеря, в школе я мало занималась общественной работой. У меня есть одна неудобная черта характера: я могу что-то делать, если вижу в этом смысл. Если смысла я не вижу, то всячески отлыниваю. Но тут то ли в пионерской организации страны что-то всколыхнулось, то ли шлея под хвост попала кому-то в нашей дружине, не знаю, в общем, Родине понадобились барабанщики. Нам с подружкой нечем было отбояриться, никакой общественной нагрузки мы не несли, так и получилось, что целый учебный год мы ходили на занятия во Дворец пионеров.

Не могу не сказать несколько слов про нашего педагога, потому что это был лучший наставник, когда-либо встречавшийся в моей жизни. Во всяком случае, ему удалось сделать из меня — человека с полным отсутствием музыкального слуха — вполне приличного ударника.

Невероятно энергичный дед Семен Давидович обучал нас с такой страстью, что мы (страдальцы, насильственно засунутые в секцию, никогда в жизни не имевшие ни малейшего желания играть на барабане, и вообще циники) радостно бежали на его занятия.

Семен Давидович был фронтовик, прошел всю войну и только после демобилизации, уже будучи взрослым человеком, поступил в музыкальное училище. Начинать карьеру пианиста или скрипача было уже поздно, пришлось ему стать флейтистом. Он играл в оркестре, а выйдя на пенсию, занялся обучением пионеров, сначала горнистов, а потом и барабанщиков. В нашей группе горнистов не было, и я так ни разу в жизни и не видела человека, способного извлечь из пионерского горна мало-мальски мелодичный звук.

Если мы хорошо себя вели, он рассказывал нам разные истории про композиторов.

В результате мы с подружкой стали лучшими барабанщицами в районе и были нарасхват на всяких торжественных заседаниях. Общественная жизнь наша стала неожиданно бурной, мы теперь были вхожи в такие сферы, о которых раньше не мечтали (да и вообще не особенно туда хотели). Так я поняла, что очень важно иметь в руках специальность. Если ты умеешь то, чего другие не могут, ты всегда нужен.

К сожалению, карьерный взлет губительно сказался на личной жизни. Когда я поехала в лагерь, во время распределения по отрядам выяснили о моем навыке игры на барабане и сразу запихнули ценный кадр в первый отряд. Помимо возрастных, у нас было два тематических отряда, «театральный» и «ритуальный», который занимался не похоронами, как можно бы заключить из названия, а проведением всяких торжественных мероприятий. В общем, я оказалась в первом отряде, а мой мальчик — в пятом. Это было все! Конец!