Моя мать смеется - [24]

Там у меня под носом были фотографы, операторы. Я их расталкивала. Я хотела увидеть, что будет происходить. Рядом со мной была кузина.

Потом вдруг заиграл свадебный марш, все обернулись.

Не знаю, как именно всё произошло, муж моей сестры шел между рядами с моей племянницей, своей дочерью в белом платье.

Что было потом, я уже не помню. В конце шла моя мать под руку со своим внуком, вид у нее был суровый. Я погладила ее по щеке, когда она проходила мимо меня, после обернулась к кузине и сказала, она долго не протянет. Не знаю, что ответила кузина. Думаю, сказала, она бледная, но я не уверена, полагаю, она опустила глаза. На свадьбе о смерти не говорят. Чуть позднее я видела, как она вытирает слезы, потом она сказала, не говори так, а потом, никогда неизвестно, может быть, она поправится. Да, может быть. Но мне верилось с трудом. Тогда кузина уронила сумочку, мы обе присели, чтобы подобрать разбившуюся пудреницу, из которой высыпалась пудра, помаду, щетку для волос, мелочь. Бумажные платки.

Всё остальное я забыла. Разбитые бокалы, обмен кольцами. Всё. Но есть фотографии. Однажды я их посмотрю.

Я несколько раз распихивала фотографов, столпившихся на маленькой эстраде. Бесполезно. Мне было ничего не видно. Я ничего не видела в тот день, кроме матери.

И вместо того, чтобы радоваться, я всё время чувствовала, как у меня сжимается сердце, вдобавок мне было ничего не видно.

Я спросила сестру, можно ли С. приехать. Она сказала, момент неподходящий. Я понимала и не понимала. В конце концов, что это меняло. С. сидела одна в Нью-Йорке и ждала меня. Она была одна, никого не знала. Что она будет делать? На свадьбе было столько народу. Ее бы никто не заметил. Или заметили бы все. Разве она настолько другая. Сестра сказала, она не разговаривала со мной в Венеции. А со мной разговаривала, сказал ее муж. Сестра сказала, М. могла бы приехать. Когда она это сказала, я еще раз подумала о М. Вспомнила о нашей близости. Обо всем, что между нами было. Я не помнила, почему всё вдруг прекратилось. С С. такой близости не было, разве что в фейсбуке и немного после. Чуть-чуть после, но всё равно не такой. Это было нормально, они были разные, и С. была так молода. Значит, и близость была разная. Я не могу этого отрицать. Итак, другая была близость. Потом что-то постепенно исчезло. Пришло что-то другое. Потом всё закончилось. К счастью, С. не могла читать мои мысли издалека. Я сказала себе, на этот раз ее здесь нет. К счастью.

Сестра сказала, Л. тоже могла бы приехать, потому что она член семьи.

Но не С. Я сказала, понимаю, затем разозлилась на себя за это, но я понимала сестру. Сестра хотела, чтобы всё прошло хорошо. И все, кого пригласили, были частью этого, но не С.

После я попыталась немного потанцевать, чтобы быть как все. Я обычно всегда так делала на свадьбах, когда была молодая и когда был жив отец.

Сестра сказала мужчинам, мальчикам, что меня надо посадить на стул, который несколько раз поднимали и опускали.

Потом я вернулась к матери. Глаза у нее были пустые. Платье висело с одной стороны из-за сломанного плеча.

Думаю, что у нее даже не было сил порадоваться свадьбе, а бабушка должна радоваться. О чем она думала? Вероятно, о том, что у нее болело. Время от времени она заламывала руки. Я не могла на это смотреть.

Раньше она так любила танцевать на свадьбах и не только на свадьбах, во время отпуска в Италии или где-то еще, и она хорошо танцевала.

В Нью-Йорке С. написала несколько писем, в частности, нашей квартирной хозяйке, молодой женщине. Позднее мы встретились с ней и с ее матерью, очень элегантной женщиной в шляпе. С. написала, что в квартире есть кое-какие проблемы и что она только что видела мышь в коридоре, ведущем в гостиную. Совсем маленькая мышка, но всё же мышка, а она не привыкла к мышам и думала, что едва ли когда-нибудь к ним привыкнет; если потребуется, привыкнет, но надеется, что больше их не увидит.

Она знала, что мыши могут размножаться, но тогда, даже если потребуется привыкнуть, она привыкать не собирается. В детстве она читала книгу о Гарлеме, где на бедняков нападали крысы, и сказала себе, что если мыши появились, то, возможно, когда-нибудь появятся и крысы. Она видела, как мышь выскочила из дыры около батареи, и ей удалось заткнуть эту дыру. Но были и другие дыры, а она не могла всю свою жизнь затыкать дыры.

Она также написала, что стиральная машинка плохо работала: когда она останавливается, в барабане остается вода, а это ненормально.

Но чем С. еще занималась в Нью-Йорке в полном одиночестве? Я позвонила ей, она сказала, кажется, у тебя всё очень плохо. В самом деле. Я не отдавала себе отчета. В сущности хорошо, что она не приехала, потому что на ужине перед свадьбой я смеялась с молоденьким мальчиком, который меня смешил. Только и всего.

Ей бы это не понравилось. Она бы сказала, что это флирт. Но для меня это был пустяк, мне просто хотелось посмеяться. Посмеяться посреди объявленной катастрофы. Посмеяться на вулкане. Все удивлялись, что я так много смеюсь, и удивлялись, что я в таком хорошем настроении. Однако С. сказала мне по телефону, кажется, у тебя всё очень плохо. Она издалека почувствовала, что скрывается за этим смехом. Но, к счастью, сам смех она не слышала, иначе она бы оскорбилась. Сейчас я говорю «оскорбилась», а тогда бы сказала «ревновала», ревновала по пустякам. Как будто у меня нет права немного посмеяться.