Моя мать смеется - [16]
Ты еще иногда вспоминаешь твоего кузена? Да, но стараюсь вспоминать как можно реже. Иначе начинаю думать обо всех остальных. Знаешь, в Польше у нас была большая семья, очень большая. Раньше было так. Семьи были очень большими. Видимо, поэтому твой отец хотел третьего ребенка. Я не хотела. У меня было две дочери, и мне было достаточно, особенно тебя, ты причиняла мне беспокойства. Но ты была милая девочка, и красивая с твоими голубыми глазами. Все останавливались перед твоей коляской и смотрели на твои глаза. Делали комплименты. Но третий ребенок, нет. Роды были ужасными, да и потом было трудно, особенно когда ты не хотела есть и кричала по ночам из-за кошмаров.
Ты не хотела о них рассказывать утром, а я обожаю рассказывать свои сны. Мне кажется, что во сне я проживаю вторую жизнь. Когда я тебя просила рассказать сны или кошмары, ты говорила, что всё забыла, а я видела по твоему испуганному виду, что ты помнишь, но ты говорила, я не вижу снов, это не мой жанр.
Днем у тебя не было кошмаров, ты носилась везде, особенно когда нужно было есть.
Ты говорила, я не хочу есть, потому что еда не пролезает мне в горло.
Единственное, что ты хотела есть, и то не всегда, редко, были фрикадельки в томатном соусе с макаронами.
Ты вся пачкалась, и мне приходилось тебя переодевать.
Твоя сестра ела, но очень медленно. Она часами тянула свою бутылочку. Но она всегда допивала. И она хорошо спала, за нее я меньше волновалась.
Хочу ее навестить, сказал племянник. Не утомляй ее, она очень слаба. Ей нужны все ее силы. Кто-нибудь хочет пойти со мной?
Попозже сходим.
Попозже, когда мы к ней пришли, она ворочалась во сне. Она разговаривала, но ничего не было понятно. Бессвязные слова, фразы. Сестра снова сказала, это морфий.
Зачем ей колют столько морфия? Что у нее болит? Не знаю, всё болит.
Сестра хочет забрать ее из больницы, она считает, что больница ни к чему, что дома ей будет лучше. Она говорит об этом пробегающему мимо врачу.
Врач отвечает, что нет, нужно оставить, и что, если ее заберут, она умрет.
А здесь не умрет? Здесь, может быть и нет, говорит врач по-испански. Она хорошо реагирует на антибиотики. Но почему она бредит? Потому что так бывает. И что, так будет всегда?
Нет, это временно, говорит врач.
Она видит сны, вот и всё.
Врач торопился уйти, потому что было нападение на женщину.
Сестра спросила, тяжелый ли случай. Врач ответил, не думаю, что мы сможем ее спасти, но заранее никогда не скажешь. Так часто бывает. Такова жизнь. Можно сказать, ничего не поделаешь.
Сестра сказала, убийц не задерживают. Они сильнее полиции.
Врач ответил, видимо, да.
Пойдем спать, сказала сестра. Да. Пойдем.
Утро. Я слышу, как племянник возвращается из ночного клуба.
Я хотела бы быть, как он, ходить с ним танцевать.
Сказала об этом сестре, она пожала плечами. Он бы не согласился. Он танцует с людьми своего возраста. Да, конечно, сказала я. Он, должно быть, видит во мне старую даму: иногда вместо того, чтобы называть меня по имени, он зовет меня тетей, а мне, знавшей теть своей матери, их называли тремя тетями, всегда казалось, что тети должны быть старыми. Впрочем, три тети уже умерли, и у моей матери больше нет теть.
Но мы иногда еще о них говорим, вспоминаем о них и даже часто. Мы с матерью говорим о них и смеемся. И об отце говорим. Но в этом случае меньше смеемся, уж не знаю почему.
Мать считает, что он оберегает ее даже после смерти. Я всегда с ней соглашаюсь. Да, вероятно.
Я рассказала сестре о том, что мать сказала мне в первый вечер, потому что думала об этом, не переставая; мне нужно было обязательно ей об этом рассказать, что мать открыла глаза, чтобы сказать мне, что я была с ней агрессивна, и это было всё, что она мне сказала. Сестра снова сказала, что она бредит, забудь. Да, сказала я.
На свадьбе, то есть после свадьбы, когда мы ели и танцевали, мать не танцевала, это она-то, которая так любила танцевать на свадьбах и не только, я взяла сигарету, и мать зло сказала мне, не кури, а я зло ответила, оставь меня в покое, и закурила. Мать вспомнила об этом. Она это имела в виду, когда сказала мне, что я была с ней агрессивна, сказала, узнав меня в почти темной больничной палате.
Потом, когда она выписалась, она утверждала, что ничего не помнит, заставила меня рассказать, как это было, и как мы с Кларой несли ее по лестницам до ее комнаты, потому что она не могла идти, и как ее потом отвезли в больницу, а там нашли, что у нее эмболия легких, и врачи не были уверены, что она выживет. Я сказала, ты была на грани, но постепенно тебе будет лучше.
Она не чувствовала, что ей лучше.
Нет, уверяю тебя, тебе лучше, я не видела тебя несколько недель и могу сказать, что тебя не узнать, и тебе даже не нужен больше кислород.
До этого тебе всё время был нужен кислород, а сейчас совсем не нужен, и это изменение, изменение к лучшему, и у тебя румянец появился. Ты так считаешь, сказала она. Да, и это было правдой.
С. сказала мне перед моим отъездом, возможно, твоя мать умрет. Да. Это было возможно.
С. всегда говорила правду, и это была правда. Вполне могло быть так, что моя мать умрет, и хотя я говорила, что готова к этому, не думаю, что на самом деле была готова.
В подборке рассказов в журнале "Иностранная литература" популяризатор математики Мартин Гарднер, известный также как автор фантастических рассказов о профессоре Сляпенарском, предстает мастером короткой реалистической прозы, пронизанной тонким юмором и гуманизмом.
…Я не помню, что там были за хорошие новости. А вот плохие оказались действительно плохими. Я умирал от чего-то — от этого еще никто и никогда не умирал. Я умирал от чего-то абсолютно, фантастически нового…Совершенно обычный постмодернистский гражданин Стив (имя вымышленное) — бывший муж, несостоятельный отец и автор бессмертного лозунга «Как тебе понравилось завтра?» — может умирать от скуки. Такова реакция на информационный век. Гуру-садист Центра Внеконфессионального Восстановления и Искупления считает иначе.
Сана Валиулина родилась в Таллинне (1964), закончила МГУ, с 1989 года живет в Амстердаме. Автор книг на голландском – автобиографического романа «Крест» (2000), сборника повестей «Ниоткуда с любовью», романа «Дидар и Фарук» (2006), номинированного на литературную премию «Libris» и переведенного на немецкий, и романа «Сто лет уюта» (2009). Новый роман «Не боюсь Синей Бороды» (2015) был написан одновременно по-голландски и по-русски. Вышедший в 2016-м сборник эссе «Зимние ливни» был удостоен престижной литературной премии «Jan Hanlo Essayprijs». Роман «Не боюсь Синей Бороды» – о поколении «детей Брежнева», чье детство и взросление пришлось на эпоху застоя, – сшит из четырех пространств, четырех времен.
Hе зовут? — сказал Пан, далеко выплюнув полупрожеванный фильтр от «Лаки Страйк». — И не позовут. Сергей пригладил волосы. Этот жест ему очень не шел — он только подчеркивал глубокие залысины и начинающую уже проявляться плешь. — А и пес с ними. Масляные плошки на столе чадили, потрескивая; они с трудом разгоняли полумрак в большой зале, хотя стол был длинный, и плошек было много. Много было и прочего — еды на глянцевых кривобоких блюдах и тарелках, странных людей, громко чавкающих, давящихся, кромсающих огромными ножами цельные зажаренные туши… Их тут было не меньше полусотни — этих странных, мелкопоместных, через одного даже безземельных; и каждый мнил себя меломаном и тонким ценителем поэзии, хотя редко кто мог связно сказать два слова между стаканами.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».