Моя леди Джейн - [70]

Словно в пику его снисходительному тону, вероломное тело буквально рухнуло на землю у огня, страстно стремясь поближе к теплу.

– С тобой все в порядке? – поинтересовалась Грейси.

Он открыл глаза и прочистил горло.

– Разумеется. Я чувствую себя отлично. И согласился остановиться тут лишь потому, что знаю: хрупкий женский организм нуждается в отдыхе чаще мужского.

Она фыркнула.

– Что ж, ладно. Жди здесь. Мы с моим хрупким организмом скоро вернемся. – Она наклонилась, чтобы разуться.

Эдуард изо всех сил старался не слишком глазеть на ее тонкие лодыжки (при королевском дворе подобное зрелище было категорически недоступно – вид оголенных женских лодыжек считался в те времена неприличным), но совсем уж отвести глаза не мог.

Лодыжки у нее дивные, подумал он. То, что надо.

Грейси подняла взгляд, словно почувствовав, что Эдуард ее разглядывает.

– Хотите нарисовать мой портрет, сир? На него можно смотреть не украдкой. Он всегда будет в вашем распоряжении.

Он вспыхнул, отвел глаза и хорошо сделал, потому что в то же мгновение она повернулась к нему спиной, одним движением сбросила всю одежду и осталась совершенно обнаженной секунды на три, которых как раз хватило Эдуарду, чтобы заметить ее маневр боковым зрением. А затем вспыхнул свет, и на месте, где только что стояла Грейси, появилась маленькая рыжая лисица – с заостренными ушками, усиками и пушистым хвостом с белым кончиком.

Да, Грейси была лисичкой. В самом деле. Настоящей лисичкой (ужасно мило, не правда ли?).

Бесшумно, как тень, лисичка скользнула за кусты.

Наступила темнота. Эдуард смотрел, как на небе одна за другой загораются звезды. Дождь наконец прекратился, остался лишь легкий ветерок, приятной прохладой освежавший ему лицо. Где-то в кронах деревьев ухала сова. Ночь была прекрасна.

В такие ночи тянет поразмышлять. А Эдуард к тому же остался один.

Но тут надо заметить, что находиться в одиночестве он вовсе не привык. Прежде, за всю его недолгую жизнь, ему редко когда удавалось остаться наедине с собой дольше, чем на пятнадцать минут. Он был словно яркое солнце, вокруг которого по ближней орбите вечно вращается целый сонм людей. Людей, следивших за тем, чтобы он не подавился едой. Людей, помогавших ему взобраться в седло. Людей, учивших его латыни. Людей, расчесывавших ему волосы. Людей, наполнявших его бокал, когда тот пустел (хотя он никогда не пустел, поскольку люди постоянно наполняли его). Даже когда король спал, у дверей его комнаты стояли люди, охранявшие его покой.

И вот, как мы уже сказали, Эдуард остался совсем один. С одной стороны, этот факт доставлял ему несказанную радость (можно было сколько угодно чесаться – никто не увидит, никто не осудит), а с другой – вселял смутную тревогу (что, если он вдруг поперхнется?).

Эдуард вполне мог использовать это драгоценное время для обдумывания множества важных вещей: что он будет делать после того, как доберется до Хелмсли и найдет бабушку? Где отыскать средство от яда, которым его травили? Какова природа преданности и предательства и многого ли они стоят? Как трудно найти подлинно верное плечо в этом мире – особенно если ты король. Как вернуть себе престол? Ну, или хотя бы – что там поделывает бедная маленькая кузина Джейн, на которую наступает целая неприятельская армия? Но ни о чем таком Эдуард думать не стал.

Он думал только о Грейси. О том, что она – лиса (о легкой иронии судьбы, заключенной в этом факте, он знать не мог, ведь в английском языке, насколько нам известно, термин «лиса» или «лисичка» стал синонимом женской привлекательности только после 1967 года, когда Джими Хендрикс исполнил свою знаменитую композицию Foxy Lady[15]). О том, что она, несомненно, воровка (с другой стороны, Эдуарду было совершенно ясно: хоть Грейси и преступница, то, как минимум, весьма и весьма необычная). И о том, что ему смертельно хочется поцеловать ее.

Эта последняя мысль поразила его как гром среди ясного неба. Из всех девушек на свете Грейси в последнюю очередь годилась ему в партнеры для первого поцелуя, и Эдуард это прекрасно понимал. Он – король Англии, она – шотландка-карманница.

И все же, как ни фантастически, как ни безумно это звучало, ему хотелось поцеловать именно ее.

Она – та самая, решил он. Та счастливая девица, которую он поцелует.

Оставалось только придумать, как, при каких обстоятельствах этот поцелуй «осуществить».

В прошлом, если Эдуард хотел чего-нибудь, ему достаточно было попросить. И он не сомневался: если бы дело происходило при дворе, ему достаточно было бы просто приблизиться к нужной даме и сказать: «Леди Такая-то, мне угодно пригласить вас подойти поближе и прижать ваши губы к моим», и это желание в буквальном смысле стало бы для нее законом. Даже «пожалуйста» не пришлось бы говорить.

В лесу, однако, дело обстояло по-другому. Во-первых, как «великодушно» заметила Грейси, здесь он – не король. Во-вторых, что-то Эдуарду подсказывало: если идти в открытую и прямо предложить Грейси поцеловать его, она рассмеется ему в лицо. В-третьих, он же не просто хотел поцеловать Грейси. Он хотел, чтобы она хотела, чтобы он поцеловал ее.