Моя доисторическая семья. Генетический детектив - [110]

Третий опасный сценарий – утечка данных о ДНК в публичное пространство, такое может произойти по причине человеческого любопытства. Правда, мне трудно представить себе, зачем кому-то постороннему информация о моих ДНК. Вряд ли я представляю такой интерес. Но у людей разные потребности и разные представления о границах. Многие с удовольствием делятся в социальных сетях подробностями личной жизни и своими мыслями, тогда как другие ведут себя более осторожно.

Наверное, есть ситуации, в которых сплетням о ДНК придается большое значение. Скажем, если вдруг станет известна гаплогруппа, к которой принадлежит Y-хромосома короля, газеты наверняка об этом напишут. Но это все же будут не статьи, а так – статейки. А сама новость потеряет актуальность уже на следующий день. На мой взгляд, это было бы даже хорошо. Если информация об Y-хромосомной ДНК Бернадотов станет общедоступной, всякие сомнительные фирмы, выписывающие сертификаты о родстве с королевской семьей, потеряют заработок.

Гораздо более уязвимыми являются люди, которые веками пребывали «на особом положении»: евреи, цыгане, афроамериканцы, саамы… Но, кстати, именно в группах с сильной национальной идентичностью особенно популярны ДНК-исследования. У этих людей существует живой интерес к истории своего народа, а ДНК-тест может дать информацию, которую зачастую невозможно получить иным путем.

Всем, кто проводит ДНК-тесты, – и специалистам, и генеалогам-любителям – стоит предвидеть, что результаты их труда могут употребить во зло. У специалистов существуют комитеты по вопросам этики, они устанавливают рамки их деятельности. Но и мы, любители, несем этическую ответственность, о которой не должны забывать.

И все же бояться генетических исследований и отказываться от них, как отказывался Трофим Лысенко, – на мой взгляд, неправильно.

Очень важно узнать и понять, что наши молекулы ДНК могут поведать о нас.

Дерево и источник

Через полгода после похорон мамы мы собираемся на закладку урны в церкви Бутчюрка. По сравнению с похоронами в Гётеборге это тихое и скромное событие.

Тогда было раннее лето, цвела сирень, было много людей, со многими из которых мы давно не общались. Все пели псалмы о времени цветения, о грядущих временах и поколениях. Было очень торжественно, но высокопарно.

При закладке урны в Бутчюрке присутствуем только я с мужем и брат со своей женой. Внуки в школе. Ноябрьская погода проявляет себя с худшей стороны. Землю покрывает каша из снега и воды. Пронизывающий ветер гасит спичку, когда я пытаюсь зажечь свечу.

В этой церкви мама проходила конфирмацию. Она рассказывала, как ходила на лыжах из Туллинге через все поле, чтобы попасть на конфирмационные занятия. Глядя на нее взрослую, я удивлялась: неужели она могла пройти такое расстояние на лыжах; там же километров десять, не меньше. Сейчас церковь и кладбище зажаты между широким шоссе и пригородом Халлунда, застроенным многоэтажными домами. Приезжих в Халлунде почти восемьдесят процентов, и, когда я выхожу из метро, мне приходится не один раз задать вопрос, прежде чем кто-то сумел объяснить мне, как дойти до церкви.

А ведь церковь стоит на этом месте с 1129 года. В то время местный молодой крестьянин по имени Бутвид, вернувшись из Англии, привез сюда христианство. По легенде, Бутвида зарубил раб, которого тот уже собрался было освободить в соответствии со своими новыми убеждениями. Дальше легенда гласит, что в том месте, где процессия, несущая гроб Бутвида, остановилась на отдых, забил источник, а больные, прикоснувшись к гробу, исцелились.

Пятьдесят лет спустя построенную в 1129 году деревянную церковь заменили каменной. Части той каменной церкви сохранились до наших дней; там мы и проводим церемонию. Мы долго сидим и смотрим на урну, которая стоит на столике перед алтарем. Доброжелательный сторож поставил запись, из динамиков льется классическая музыка. Но мне кажется, что она звучит слишком легковесно и мелодично, и я прошу сторожа поставить Баха.

Церковь Бутчюрка расположена в нескольких километрах от источника, который носит имя святого Бутвида. Но обычно первые шведские церкви строили на месте старых дохристианских капищ, со священными источниками и священными деревьями. Люди продолжали ходить в те же жертвенные рощи, что и раньше, просто содержание ритуалов изменилось. В новых церквях они молились Богу, Христу и Деве Марии, а на старых капищах приносили жертвы другим богам.

Когда мы с историком Петером Олауссоном были в Главе – вермландском приходе, где жило несколько поколений моих родственников, – нам довелось видеть старинный рисунок, сделанный, когда сносили первую церковь Главы. Ее построили в 1100-х годах, примерно тогда же, что и церковь Бутчюрка. На рисунке возле алтаря было написано: «Пень». То, что старая церковь Главы была построена на месте пня, оказалось новостью даже для специалиста-краеведа Олауссона. Но он рассказал мне про другие церкви Швеции времен раннего христианства, где алтари тоже были расположены на месте срубленных священных деревьев. Пни вмуровывались в алтарь – на всякий случай. Алтари возводили над древними священными источниками. Новая религия просто накладывалась на старую.