Моя борьба - [47]

Конечно, их стол был центром внимания. И женщины за параллельным были раздражены. Они ерзали тафетными юбками по бархату сидений, откидывали выкрашенные в блондинистый цвет волосы с одного плеча на другое, закуривали и тушили сигареты, зло давя их в пепельницах, и дергали своих мужчин. Чтобы они тоже что-то заказывали, требовали — как-то выделялись. И мужчины — это были израильтяне — заказывали! Еще шампанского, еще цветов. Как это больше нет?! Как это все куплены месье за тем вот столиком?! А месье Ду-Ду тихо, но быстро напивался. Машка с ним как-то отправилась в мексиканский ресторан. И ему вдруг там принесли ведерко. Она так испугалась, что хотела уже убежать, думая, что ему плохо, и ведерко, чтобы он поблевал. Но ведро было принесено для того, чтобы он бросал в него бокалы! В мексиканском на пол бросать не разрешали.

Соревнование между столиком араба и столиком израильтян было в полном разгаре. Женщины уже заигрывали с певицами. «За поцелуй!» — пошутила Машка на просьбу о розе. Это в дальнейшем было передано администрации, и Машку обвинили в лесбиянстве. Но пока… Шеф оркестра, Поль, не дал мини-шефу насладиться своей ролью и быстро сменил его. Он уже выбежал со своим моцартовским хвостиком и, крикнув «Раз-два!», взмахнул смычком в сторону месье Ду-Ду. Музыканты, как цирковые животные, стали проталкиваться к столику. Вот Жан, скрипач, держа скрипку и смычок над головой, будто переходя реку вброд, устремился между «комиками» с шампурами; другой, аккордеонист, соединив меха, будто пытаясь стать тоньше, побежал за ним. Бедный Эрнест с контрабасом еле поспевал и тыкал инструмент то с одной стороны, то с другой Все спешили занять позиции, как перед атакой. Окружить, обступить и потом по команде Поля — открыть огонь. «Чо-калия!» — и они уже наяривают, будто бегут за уходящим поездом. «Раз-два!» — Танец с саблями! который Машка называла танцем с костылями, потому что старенькие все и больные музыканты. Но они несутся, как TGV[98], быстрее и быстрее — от Лиона до Парижа нагнать во времени, потому что от Авиона плелись еле-еле. Месье Ду-Ду уже запустил бокалом в стену. Марчелка уже выхватила из его руки бумажки и, выдернув несколько для певиц, передала оркестру. Скорее, скорее — музыка вьется, как загнанная! Израильский столик неистовствовал уже от обиды. Самая красивая их женщина дергала бедного своего супруга, чтобы тот звал оркестр. И он звал! Но Поль, чувствуя, что деньги здесь, у месье Ду-Ду, что он постоянный клиент и вообще, тут Марчелка, умеющая выкачивать деньги из всех, он оставался пока здесь. Месье Ду-Ду как раз начал читать стихи — под Варшавский концерт, написанный английским летчиком Аддинсеном, кружащим над разрушенной немцами Варшавой. Дрезденский концерт, конечно, никто не напишет, потому что его разрушили хорошие англичане. Ду-Ду швырнул еще один бокал, и тот неудачно приземлился около израильского столика. Осколок попал на тарелку молодой и красивой обиженной женщины.

Она взвизгнула, ее муж вскочил, а Поль, Поль уже бесновался чардашем — «Будапешт!! Паприка! Гуляш!» — кричал он свое неизменное в паузе перед быстрой частью. Музыка взвилась раненым воздушным змеем, подстреленным Чешкой! Израильтяне замахали руками и закричали что-то по-израильски. Месье Ду-Ду закричал свое арабское и тоже вскочил и замахал руками. Эти израильтяне и араб — они были как петухи, и все они кричали на своих языках — чертовски похожих для непонимающих — и поистине они были братья! Одинаково темпераментные, с горячей кровью. Муж женщины, в чью тарелку попал осколок, рвался из-за стола. Месье Ду-Ду тоже рвался из объятий Марчелки, хорошо знающей и арабов, и израильтян. Музыка юлой вилась над столиком, закручивая страсти в крутой жгут. Израильтянину удалось протиснуться сквозь музыкантов и приблизиться к месье Ду-Ду, который тоже высвободился от Марчелки; в руке у нее осталось пятьсот. И вот они уже стояли грудь к груди, как два брата-петуха. Вячеслав успокаивал их по очереди. Адольф стоял рядом с полотенцем на руке Певицы, они, конечно, рады были этим страстям. Так же, как и женщины израильтян. Они хоть и удерживали их за столиком, им было чем гордиться, — их мужчины тоже не подкачали, смогли обратить на себя внимание, не оставили весь жирный пирог-успех арабу!

Каждый раз, когда в «Разине» образовывался стол арабов и стол израильтян, начиналось соревнование, кто больше съест и выпьет! Если стол Мойши заказал пять бутылок шампанского, io стол Джамиля заказывал десять. И наоборот! Если Исаак давал тысячу в оркестр, то Карим давал две! И Машка всегда думала, что не хватает только столика грузин и армян для полного комплекта. Они бы тоже соревновались! Да, но поэтому они, видимо, и соперничали, что были похожи. Как в одной деревне, где была банда Васьки Лома и Пашки Утюга. Они, в принципе, были одним и тем же персонажем, в этой своей деревне, поэтому и дрались — как с двойником, как с отражением, как с самим собой!

Израильтянин тем временем уже держал месье Ду-Ду за лацканы пиджака, и тот стал его отпихивать. Кто первым нанес удар, Маша не поняла. Только месье Ду-Ду уже бежал за израильтянином к двери securite