Моя бабушка курит трубку - [18]

Шрифт
Интервал

Перчатка из кроличьей шерсти, внутри так приятно тепла,
Ее ты направишь на свет туда, где ночные фонарики.
И увидишь на мягких ворсинках много тугого стекла
Из мертвых снежинок, скатанных в шарики.
И ты ужаснешься и вскрикнешь,
Заплачешь навзрыд и навек,
Но это лишь миг, как щелчок аппарата фотографа
А потом ты спокойно ляжешь на снег
И будешь есть жадно мои иероглифы.
А потом ты очень спокойно обнимешь собою снег
И вопьешься губами в мои иероглифы.
Но это лишь кровь, только теплая кровь,
Она на морозе быстро станет алою льдышкой.
Ты возьми эту льдышку в руки, положи ее в рот,
Станет холодно, вкусно и немножко кисло.
Ты возьми эту льдышку в руки, положи эту льдышку в рот,
Станет холодно, вкусно и немножко кисло.

Невезение

Я не видел, ребята, море
Ни весеннее, ни осеннее
Я не видел, ребята, море
Невезение, невезение.
Не ходил с моряками в плаванье
Океанами, океанами
И в штормах не бывал ни разу я
С ураганами, с ураганами.
Я не видел, ребята, горы
Ни высокие и ни низкие.
Я не видел, ребята, горы
Ни далекие и ни близкие.
Не видал лавины и пропасти,
Не взбирался к вершине дерзко я,
Потому что на нашей местности
Лишь пригорочки с перелесками.
Городов не видал, ребята, я
Только с поезда, только с поезда.
Городов не видал, ребята, я
Только проездом, к фронту проездом.
И вот эту песенку малую
Уже не спою, я больше не спою,
Потому что вчера под Варшавою
Я погиб в бою, я погиб в бою.
Я не видел, ребята, море
Ни весеннее, ни осеннее
Я не видел, ребята, море
Невезение, невезение…

Черная весна

Ветер злой поднял вой
Это неспроста,
Между небом и землей
Черная весна.
Банды туч первый луч,
Рвут со всех сторон.
И как кровью, злым дождем
Истекает он.
Письма в пепел сожжены,
Значит навсегда
Между мной и тобой
Черная вода.
Больше нет прежних лет,
Нет ночей без сна,
Ведь между мною и тобой
Черная весна
Льет и льет с неба дождь
И грязная вода
Размывает нас с тобой
Раз и навсегда.
Письма в пепел сожжены —
Это неспроста.
Ведь между мной и тобой
Черная весна
Между нами навсегда
Черная весна.

Коля «Огонек»

Из пятидесяти пяти – тридцать лет отсидки,
Вот кумекай да смекай, в чем твоя лафа.
Но в голенище сапога – набраная финка,
И блатной авторитет жив еще пока.
Но мы ж его учили, мы ж его просили:
«Уходи в завязку, Коля, Коля, ты уже дедок.
У тебя же просто не осталось творческого роста,
И погоришь по мелочи ты, Коля Огонек».
Но Коля с детства строгий, Коля двинул ноги
По центральной площади, где большой вокзал.
И в мужском сортире импортный мобильник,
Просто вынув набраную финку, взял и отобрал.
Но мы ж его просили, мы же говорили:
«Уходи в завязку, Коля, Коля, ты уже дедок.
У тебя же просто никакого творческого роста,
И погоришь по мелочи ты, Коля Огонек.»
Не сфартило Коле мобильнуть на волю —
Выперлась с каптерки вдруг бабулька – божий василек.
С шайкою и шваброй, и с больной подагрой,
Но бабка смело засвистела в ментовской свисток.
Но мы ж его просили, как мы говорили:
«Уходи в завязку, Коля, Коля, ты уже дедок.
У тебя же просто никакого творческого роста,
И погоришь по мелочи ты, Коля Огонек.»
ПМГ, наручники, ноют ноги-рученьки,
АКМ к башке прижатый холодит висок.
Понятые-дворники, потерпевший скромненький,
Так сгорел-пропал навеки Коля Огонек.
С ним недолго ботали ментовскими ботами,
И сгорел-пропал навеки Коля Огонек.
Но как мы говорили, как его просили:
«Уходи, уходи в завязку, Коля, Коля, ты уже дедок.
У тебя же просто не осталось творческого роста,»
И погорел на мелочи наш Коля Огонек».

Сколько был я зол

>(карама)

Но сколько был я зол, сколько был не прав,
Сколько истоптал я по пьянке трав.
Сколько слез пролил, сколько слов забыл,
Сколько надурил, сколько натворил.
Хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —
Не поймешь меня, не возьмешь меня.
Хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —
Не поймешь меня и не возьмешь меня.
Ты не ходил со мной, хоть зову с собой.
Не люби меня, хоть прошу любить —
Ведь я сам себе и не сват и не брат,
Очень часто я сам себе не рад.
Хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —
Не поймешь меня, не возьмешь меня.
Да хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —
Не поймешь меня и не возьмешь меня.
Не проси меня – не допросишься,
Не носи даров – не наносишься,
Не смотри в глаза – тебе в них пропасть,
Будешь плакать по мне, будешь ночью звать.
Хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —
Не поймешь меня, не возьмешь меня.
Да хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —
Не поймешь меня и не возьмешь меня.
Так не зови меня – я же не приду,
Ты привяжи меня – я все равно сбегу,
Ты ударь меня – я рассмеюсь в ответ,
Уродился я уж таким на свет.
Хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —
Не поймешь меня и не возьмешь меня.
Да хоть ты режь меня, хоть ты ешь меня —
Не поймешь меня и не возьмешь меня.
Хоть ты режь, хоть ты ешь —
Не поймешь и не возьмешь
Хоть ты ешь, хоть ты режь —
Не поймешь и не возьмешь меня.

Сре-тен-ка

Я бегу через окна забитых домов,
Через плесень дворов, сквозь пыль переулков,
Я бегу сквозь трясины пророков и снов
Через жесть гаражей и пеплы окурков,
Через граффити – все на зеро!
Сквозь взгляд невпопад, сквозь шелесты платьев
Я бегу сквозь нож под ребро
Сквозь до боли шальные и злые объятья
Сре-тен-ка, сре-тен-ка, сре-тен-ка, а-а-а…
Сре-тен-ка, сре-тен-ка,
Мой маленький и ласковый зверь, сретенка…

Еще от автора Гарик Сукачёв

Внезапный будильник

Гарик Сукачёв – самый непредсказуемый артист в русском роке и безусловно очень яркая личность.Перед вами новый сборник лучших произведений легендарного музыканта. Вы найдете тексты композиций, которые уже прочно прописались в радиоэфире: «Гауди уходит», «Птица», мега-хиты: «Дорожная», «Моя бабушка курит трубку», «Месяц май», а также совершенно новые – «Внезапный будильник».


Рекомендуем почитать
Машенька. Подвиг

Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего. В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе.


Оскверненные

Страшная, исполненная мистики история убийцы… Но зла не бывает без добра. И даже во тьме обитает свет. Содержит нецензурную брань.


Новый Декамерон. 29 новелл времен пандемии

Даже если весь мир похож на абсурд, хорошая книга не даст вам сойти с ума. Люди рассказывают истории с самого начала времен. Рассказывают о том, что видели и о чем слышали. Рассказывают о том, что было и что могло бы быть. Рассказывают, чтобы отвлечься, скоротать время или пережить непростые времена. Иногда такие истории превращаются в хроники, летописи, памятники отдельным периодам и эпохам. Так появились «Сказки тысячи и одной ночи», «Кентерберийские рассказы» и «Декамерон» Боккаччо. «Новый Декамерон» – это тоже своеобразный памятник эпохе, которая совершенно точно войдет в историю.


Черные крылья

История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.


Город мертвых (рассказы, мистика, хоррор)

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Орлеан

«Унижение, проникнув в нашу кровь, циркулирует там до самой смерти; мое причиняет мне страдания до сих пор». В своем новом романе Ян Муакс, обладатель Гонкуровской премии, премии Ренодо и других наград, обращается к беспрерывной тьме своего детства. Ныряя на глубину, погружаясь в самый ил, он по крупицам поднимает со дна на поверхность кошмарные истории, явно не желающие быть рассказанными. В двух частях романа, озаглавленных «Внутри» и «Снаружи», Ян Муакс рассматривает одни и те же годы детства и юности, от подготовительной группы детского сада до поступления в вуз, сквозь две противоположные призмы.