Мой Шелковый путь - [52]

Я попросил его показать картины. Он выставлял одну за другой. Они были хороши, но далеки от мастерства. Впрочем, достаточно хороши, чтобы украсить квартиру.

Уходя, я приобрел у него три работы, и Владимир не скрывал своей радости. Мне хотелось поддержать молодого человека, и я дал приличные деньги.

— Пусть картины побудут у вас. Я пришлю за ними машину.

— Вы придете еще? — спросил он, проводив меня вниз.

— Не знаю. Возможно.

Эти картины я подарил кому-то из моих друзей, но с Владимиром больше не встречался.

Познакомился я на Монмартре еще с одним русским художником. Его звали Вадим. Его рисунки выглядели простенько, почти по-детски. Он рисовал хорошо всем знакомые парижские улочки, но помещал на них то играющих на флейте фавнов, то грудастых русалок, то летящие над домами старинные автомобили. Про него говорили, что он обожал сказки и вечерами, когда друзья собирались в кафе за бокалом вина, рассказывал, что утром видел на бульваре стадо бегемотов, а ночью над Парижем витала в облаках обнаженная красавица. Его любили именно за эти сказки, потому что они наполняют привычную жизнь необычностью. Наверное, таким и должен быть художник — наполнять наш мир фантазиями. Еще про Вадима говорили, что он сумасшедший — не буйный, тихий, но часто не отличавший свои иллюзии от реальности. В первую нашу встречу, когда я начал расхваливать достоинства ресторана, куда хотел пригласить художников поужинать, Вадим робко прервал меня:

— О ресторанах слушать неинтересно, Алик. Вообще обо всем, что вокруг, — он обвел глазами улицу, — слушать неинтересно. О нашей действительности говорить неинтересно, потому что она понятна без слов. Говорить надо лишь об искусстве, так как оно существует только благодаря нашим словам.

Полгода спустя Вадим попал в клинику для умалишенных, и никто больше не слышал о нем. Возможно, он скончался. Жаль. Это был интересный человек.

Художники — удивительные люди, они напоминают мне детей. Погруженные в свой мир, они отказываются принимать реальность такой, какая она есть. Они видят ее другой, поэтому окунаются в творчество и перекрашивают окружающую их действительность в те цвета, которые им больше по вкусу. Мир существует для них, чтобы играть в него.

Я живу в реальности. Живопись, кино, музыка, литература для меня являются лишь составной частью этой реальности, а для творцов реальность — это только искусство. Все остальное для них — лишь материал для творчества. Художники питаются жизнью, впитывают наши образы, но сами живут в другом измерении. Я способен понять это, но вряд ли способен прочувствовать до конца. Художника абсолютно понимает только художник.

Жизнь подарила мне возможность сойтись с множеством творческих людей. Все они разные, каждый имеет тысячу своих особенностей, но всех их объединяет искусство.

Моя дочь Лола с детства мечтала о танцах. Попав в балетное училище, она нашла в балете свое место. Наблюдая за ней, я стал понимать, что такое творческий человек. Когда я звал ее к себе в Париж, она соглашалась приезжать только на каникулы. Ее жизнью была балетная школа.

— Лола, но ведь во Франции тоже существует балет, — настаивал я. — Здесь тоже есть хореографическое училище. И в Англии также. Почему ты не хочешь приехать?

— Папа, ты не понимаешь. Настоящий балет — только в России. Европа сделала танец механическим, а танцевать нужно с душой. Я буду учиться в МАХУ, и только там. И работать буду в России. Европа хороша для отдыха, но не для жизни…

Она считала: чтобы отшлифовать что-то в техническом плане, хороших учителей можно найти всюду, поэтому позже с удовольствием брала уроки у Мессерер и у Мориса Бежара. Она готова была принять совет от любого мастера, потому что творчество, по ее мнению, включает не только одухотворенность, но и ремесло, а ремеслу надо учиться, его надо оттачивать ежедневно и ежечасно.

Лола — моя гордость. Она воплотила в себе все то, чего не смог воплотить я и о чем в значительной мере даже не догадывался. Вкус жизни для нее заключен в творчестве. Ей интересно все: танец, драматический театр, кино, журналистика. Она уже опробовала свои силы в качестве драматической актрисы, руководит журналом «Sport fashion style», ведет телевизионную передачу, снялась в кино.

И еще она очень любящая и благодарная дочь. Возможно, Бог послал ее мне, чтобы в минуты горечи я всегда мог ощутить нежную руку Лолы на моей руке и услышать ее мягкий, успокаивающий голос: «Папа, все будет хорошо».

Она всегда верит в лучшее, хотя ей пришлось не так уж сладко. Из-за маленького роста ее не брали в Большой театр, несмотря на красный диплом, несмотря на все ходатайства. Владимир Васильев категорически отказался взять ее в Большой, и она поступила в Музыкальный театр Станиславского и Немировича-Данченко. Впрочем, через некоторое время ее приняли в труппу Большого театра.

Позже она закончила МГИМО и ГИТИС, затем аспирантуру и защитила кандидатскую.

Ей, конечно, значительно легче идти по жизни, чем многим другим, потому что я помогаю ей во всем (по крайней мере, материально). Это с одной стороны. А с другой — мое присутствие нередко мешает ей грязными сплетнями и пересудами, как мешает любому ребенку, чьи родители носят громкое имя, которое склоняется средствами массовой информации на все лады. Но Лола справляется с ситуацией, и по ее лицу никто не скажет, что она сильно устает, хотя у нее практически нет свободного времени. Многие считают, что дети богатых родителей непременно живут легко и беззаботно, всегда окружены уютом и вниманием. Однако это не так.