Мой Шелковый путь - [50]

Иосиф подошел, глядя мне прямо в глаза. Он сдержанно улыбался, и в улыбке его чувствовалась большая радость за меня. Он держал меч обеими руками, поднял его перед собой вертикально, словно пронзая острием воздух, затем медленно опустил блестящее лезвие сначала на одно мое плечо, затем на другое. При каждом прикосновении стали я произносил: «Я присягаю».

И только теперь все дружно двинулись ко мне, поздравляя наперебой. Отовсюду потянулись микрофоны: «Что вы чувствуете, нося на плечах рыцарский плащ? Что вы можете рассказать об этом ордене? Как вы думаете, почему именно вас наградили в этом году?..» И так далее.

Мне никогда не нравилось общаться с журналистами, но в этот раз я не мог отказаться: обстановка и статус виновника торжества обязывали. Рассказывая о своих достоинствах, человек всегда выглядит нескромно, поэтому любое интервью о моем участии в той или иной благотворительной акции всегда смущало меня. Прекрасно понимая, что любой человек, оказывающий кому-то помощь, имеет все основания гордиться собой, я все-таки никогда не любил распространяться на эту тему, равно как терпеть не могу обсуждать чьи-либо недостатки. То и другое вызывает во мне протест.

— Алимжан, скажите, правда ли, что вы устроили однажды благотворительную акцию с участием Стивена Сигала? — подскочил ко мне какой-то репортер.

— Правда. Только на самом деле устраивал ее не я, а певец Михаил Звездинский.

— Почему же вас называют организатором той акции?

— Звездинскому кто-то предложил провести в парижской дискотеке «Бандуш» такую акцию. Он пришел ко мне и рассказал об этом. «А что нужно от меня?» — спросил я. «Деньги», — ответил Миша. Я выделил нужную сумму, оплатил билет Стивену Сигалу. Вот, собственно, и все мое скромное участие. Я лишь выступил в роли спонсора. На самом деле я предпочитаю оказывать более адресную помощь. Но такие акции, наверное, тоже нужны. Знаете, каждый из посетителей «Бандуша» в тот вечер должен был принести с собой мягкую игрушку. Об этом было написано во всех афишах, расклеенных по Парижу. Потом эти игрушки были переданы больным детям. Да, такие акции все-таки нужны, потому что они заставляют людей хотя бы ненадолго вспомнить о слабых, об инвалидах, об обездоленных.

— Как вам показался Стивен Сигал?

— Почти как в кино, — засмеялся я. — Крепкий, улыбчивый, вежливый.

— Вы подружились?

— Бросьте! Он приехал работать, а не на вечеринку. После того случая я никогда больше не видел Сигала…

В конце праздника Иосиф Давыдович вывел к журналистам милую девушку, в которой я почти сразу узнал фигуристку Марину Анисину.

— Я хотел бы представить вам нашу соотечественницу, обладательницу ордена Почетного легиона, которая сегодня выступает в фигурном катании в паре с французским партнером, — сказал Кобзон. — Ее присутствие здесь — это олицетворение того, о чем мы говорили: дружба и единение Франции и России. Если можно, Марина, скажите несколько слов.

Марина выглядела смущенной. Рыжеволосая, улыбающаяся, с красивыми обнаженными руками, со сверкающим серебряным крестом на шее. На ней было простенькое платье, совсем не торжественное. Она неуверенно подошла ко мне, ведомая Иосифом Давыдовичем.

— Я хотела, — заговорила она негромко, — поздравить вас с такой почетной наградой. Для вас, наверное, это очень значительный день.

— Очень, — согласился я, чувствуя, как меня распирает счастье.

Кто мог знать, что знакомство с Мариной Анисиной и дальнейшая дружба с ней послужат позже поводом для предъявления мне небывалых по своей абсурдности обвинений…

Впрочем, об этом рано говорить. От тех событий меня отделяло еще три года жизни.

Глава 14 Художники и дети

Гармонии стиха божественные тайны

Не думай разгадать по книгам мудрецов.

МАЙКОВ

Пусть первым уроком ребенка будет повиновение, тогда вторым может стать то, что ты считаешь необходимым.

ФУЛЛЕР

Париж во многом — город эмигрантов из творческой среды. Он окутан мифами и легендами о писателях, композиторах, художниках, поэтах, дух которых будто бы витает над парижскими улицами. Иногда мне кажется, что так оно и есть. Художники стремятся туда, как паломники стремятся попасть в намоленные места, на святые земли. Париж сконцентрировал в себе не только дух творчества, но и дух ценителей искусства, поэтому художники едут сюда, чтобы напитаться неповторимой атмосферой. Многие из тех, кто отправился в Париж на время, остаются надолго, если не навсегда. Я не осуждаю их, потому что они не порывали со своей родиной. Русский художник, как бы далеко от России ни находился, остается связан со своей землей, своим домом, своими друзьями. Бизнесмены часто бросают родные края без оглядки, но художники всегда тянутся назад. Они не беглецы, они покидают отчий дом в поисках вдохновения, а не в поисках заработка. Они не прячутся, они ищут. А Париж является идеальным местом для творчества.

Я знаком со многими живописцами, осевшими во Франции. Юрий Купер, Вильям Бруй — это лишь пара имен из тех, кого можно вспомнить и о ком часто говорят в великосветских кругах. Вильям Бруй постоянно устраивал в своем доме посиделки по субботам. Импозантный, с пышными бакенбардами, живописный, он был другом французской актрисы Фани Ардан и баронессы Ротшильд, о нем писали в своих романах Лимонов и Тополь. Его работы представлены в разных музеях мира, от Гуггенхайма до Центра Помпиду. Большинство русских манекенщиц, отправившихся покорять Париж, считали чуть ли не ритуальным действом посетить салон Вильяма Бруя.