Мой отец Соломон Михоэлс. Воспоминания о жизни и гибели - [29]

Передавали сообщение об убийстве Кирова.

Я стояла в полной растерянности. Папа сильно кашлял и тяжело дышал. Не рискуя прервать траурный голос диктора, я мучительно соображала, что же могло стрястись. Уходил он из дому совершенно здоровый, а теперь вот больной. Когда же он успел простудиться? И если заболел, то почему не пошел домой, а остался здесь, внизу, где ему вообще тяжело бывать?

Выяснилось вот что: возвращаясь в эту снежную ночь домой по морозным пустынным улицам Москвы, отец поймал себя на том, что громко читал монолог Лира (на идише), чем, по-видимому, оскорбил слух трех молодчиков сильно навеселе, которые с традиционным «Бей жидов! Спасай Россию!» набросились на него с кулаками. Мы не пытались выяснить, случайно или не случайно встретилась ему эта пьяная компания в столь поздний час. А в самом факте столкновения с пьяными на ночной улице ничего необычного или подозрительного не было. В своем рассказе папа скромно умолчал о том, что, если бы не его богатырская сила, ему бы не уйти живым.

Ночные побои кончились затяжным плевритом — отцу отбили легкие. Произошло это в роковую ночь на первое декабря тридцать четвертого года — ночь убийства Кирова. Думаю, что и отец отнесся к происшествию как к случайности, домой же он не поднялся, чтобы не напугать меня кашлем и синяками.

«ЛИР»

Тридцать четвертый год проходил под знаком подготовки к «Лиру».

Как художественный руководитель театра, Михоэлс не мог себе позволить сосредоточиться на одном «Лире». Спектакль требовал «строительных лесов», по выражению отца: огромной предварительной работы, занявшей в общей сложности больше двух лет. За это время были подготовлены две постановки: «Мера строгости» Д. Бергельсона и водевиль французского драматурга Лабиша «Миллионер, дантист и бедняк», который поставил Леон Муссинак, режиссер из Франции.

Прочтя пьесу, отец с наслаждением, буквально купаясь в находках, проиграл нам дома всю роль Бедняка, но роль эта понравилась Зускину, и Михоэлс, как старший, уступил. В спектакле он играл Дантиста.

Жан-Ришар Блок, побывавший на спектакле, написал: «…Замечательный артист Михоэлс создает из дантиста Гредана образ, не раз соприкасающийся по своей выразительности с лучшими образами Чаплина».

А мне запомнился эпизод, где влюбленный Бедняк— Зускин хочет броситься в Сену от несчастной любви, и во всей грациозной нелепости его фигуры, в его пластике и обаянии было действительно что-то от Чаплина.

От того периода в памяти сохранились бесконечные переговоры с режиссерами и художниками. И репетиции, репетиции, репетиции. Я уже писала, что до определенного времени ни у нас, ни у папы жизни вне театра не было. Мы переживали каждую его удачу и неудачу, каждую находку в роли и мизансцене.

Работа над «Аиром» двигалась медленно и трудно. Путь Михоэлса — человека и актера — к «Королю Лиру» Шекспира был драматичен, долог и не случаен. Он пришел к Шекспиру через трагический опыт собственной жизни, жизни своего народа, страны, в которой он жил, родился и работал.

Его исполнение короля Лира называли «мудрым». Думаю, так оно и было.

…Трагедия Лира — в банкротстве его прежней идеологии, лживой, застойной, феодальной, и в мучительном обретении новой, более прогрессивной и верной идеологии.

Мне кажется, что это был единственный способ прочитать трагедию так, чтобы она могла прозвучать современно…—

писал отец в большой статье «Моя работа над „Королем Лиром“ Шекспира». Статья дает некоторое представление о том гигантском труде, который совершил Михоэлс в этой постановке. Я считаю необходимым привести несколько отрывков из нее.

…Исходная точка моей концепции трагедии заключалась в том, что король созвал дочерей, явился к ним с уже заранее обдуманным намерением. Легкость, с какой он отказывается от своей великой власти, привела меня к выводу, что для Лира многие общепризнанные ценности обесценились, что он обрел какое-то новое, философское понимание жизни… Уже самый факт, что он решил платишь за лесть, доказывает, что слова любви он ни во что не ставит.

…Трагедия для меня начинается не там, где Лира выгоняет Гонерилья. Трагедия начинается там, где Лир выгоняет Корделию, то есть в первом акте…

Я смотрела спектакль больше ста раз. Знала его наизусть. Но самое первое впечатление от выхода короля осталось на всю жизнь как одно из сильнейших потрясений.

Под звуки церемониального марша торжественно шествуют придворные. Внезапно музыка обрывается. В полной тишине откуда-то сбоку незаметно появляется старый король. Сгорбившись, запахнувшись по-домашнему в мантию, как в простой плащ, Лир направляется к трону с опущенной головой, ни на кого не глядя.

На троне уже восседает Шут. Лир ласково-небрежно стаскивает его за ухо, поднимает наконец глаза и обводит взглядом склоненные головы придворных. Впервые можно увидеть его лицо. Без грима. Без традиционной бороды. Лицо владыки и скептика.

Легким движением пальцев пересчитывает король собравшихся. Он не видит Корделии, которая спряталась за спинкой трона, но вот она появляется, и раздается его дробный старческий смешок. Этот смешок был одним из лейтмотивов Лира. Он повторяется неоднократно на протяжении спектакля…