Мой неизвестный Чапаев - [65]
Чапаев учредил в Бенардаке комендатуру из рабочих имения. Лелеял надежду создать там коммуну. Об этом он не раз говорил командирам частей. Но разве от этого убережешь хозяйство имения!
Приехал в Бенардак, к примеру, начальник хозяйственной части нашего полка Василий Перов, взял несколько лошадей и повозок для полка. Может быть, и обошлась бы незамеченной эта «конфискация» — мало ли лошадей и прочего добра было в имении, но где-то встретил Чапаев начхоза Перова в коляске под парой рысаков.
— Откуда рысаки? — спросил он его.
Перов ответил.
— Больно быстр! Небось, в эскадроне нет таких, а ты для обоза прихватил. Молодец, что и говорить!
Больше разговаривать с Перовым Чапаев не стал. Видно, гнев одолевал его. К вечеру вызвал Данильченко. Злой, громы-молнии мечет.
— Я в Бенардаке комендатуру организовал от всяких... — он не нашел что сказать от возмущения, — а ты туда же руку запускаешь!
Данильченко попытался что-то возразить.
«— Знаю, не сам ты, — перебил Чапаев, — начхоз твой на мальцевских рысаках этаким фертом раскатывает. Чего потакаешь! Кровные жеребцы и матки — не для боя и обоза. Они государству нужны.
Взятых рысаков приказал вернуть и добавил:
—Судить трибуналом будем твоего начхоза, чтобы неповадно для других было.
И большого труда стоило Стефану Данильченко уговорить Василия Ивановича не прибегать к такой суровой мере. Он немного остыл и согласился.
—Ладно, но попадется ещё раз — пущай пеняет на себя. Неровен час, без трибунала проучу, не погляжу, что балтийский матрос. Будет знать Чапаева.
Передвинулся полк ближе к частям дивизии, а в Бенардак нагрянули белоказачьи сотни и захватили его.
Не мог примириться Чапаев с тем, что хутор и имение у противника. Но кого направить в хутор, удаленный от расположения дивизии на 15 верст? Балашовский и Пензенский полки разбросаны поротно, побатальонно, а другие части не закончили формирования, им не до боев. Но надо выбить белоказаков, пока не поздно. Разведка доносила: угоняют казаки лошадей, скот, увозят самое ценное имущество.
Запросил Чапаев штаб армии, но ответа не получил: не придали, видимо, значения Бенардаку. Шли упорные бои под Самарой. И тогда Чапаев решил действовать самостоятельно. В полдень вызвал Данильченко к телефону:
— Твой полк ближе всего к Бенардаку, к утру захватить надо и казаков проучить. Кому поручишь дело?
— Надо направить 2-й батальон, он ближе к Бенардаку, а командир батальона Порошин — зверь в бою. Если и придется отходить при неудаче — не дрогнет, с любого противника отобьется, — порекомендовал Стефан Данильченко.
Григорий Васильевич Порошин до Красной Армии служил в Черноморском флоте. Был вначале командиром роты и вступил в командование батальоном, заменив комбата Евгения Петрушенко.
Чапаев с предложением согласился. Времени для подготовки операции оставалось мало. День был на исходе, а предстояло совершить 15 километровый марш-бросок.
План боя наметили простой: атака противника в лоб. Хорошо знали местность вокруг: равнинная степь без единого деревца, кустика, ни ложбинки, ни бугорка. Все очень хорошо просматривается. На десяток километров скрытно не подойти. Только в самом хуторе — ветлы на плотине и развесистые липы в небольшом парке.
Выступление батальона было назначено на полночь, с расчетом подойти к хутору на рассвете.
Комбату Порошину с тремя ротами и командой с 12-ю пулеметами дали еще одно орудие и взвод конных кавалерийского эскадрона. И уже в наступивших сумерках в расположение батальона прибыл Чапаев. Он выслушал сообщение о том, как намечены наступление и бой. Со всем согласился, только спросил:
— А где же броневик?
Получив ответ, что тот ремонтируется и раньше, чем через сутки, не будет готов, выразил свое сожаление:
— Жаль, не во время разобрали. Тут бы ему в самую пору пощекотать казару.
Однако откладывать наступление не стал. Уезжал из полка, сказал:
— Обойдетесь без меня. Бенардак возьмете, в том абсолютно уверен. Но пехоты там не должно быть. А конница в контратаку в лоб не бросится — учены. Глядите в оба за флангами и тылом. И пулеметы поближе попридерживайте. Орудие пускайте в дело по Бенардаку в самом крайнем случае. Народа рабочего там много, боюсь, побьете, покалечите. Ну, а уж ежели придется выбивать казару снарядам, тут ничего не поделаешь — бой!
...Ушла вперед конная разведка, за ней на подводах тронулись пехотные роты, пулеметная команда, орудие с зарядными ящиками со снарядами. И вдруг позвонили из штаба и сказали немного задержаться: выехал Чапаев. Через некоторое время к штабу полка прискакал Петр Исаев: «Василь Иваныч у крайней избы поджидает!» Крикнул — и стремглав обратно.
Тронулись верхами вслед за удалявшимся батальоном. Ехали шагом вперемежку с рысью.
Двигались долго. По расчетам, до Бенардака оставалось 3-4 версты, а сколько в действительности — не разберешь: трудно определить ночью в степи.
Впереди батальона — тишина, ни единого выстрела. Но было точно известно, что в Бенардаке располагается белоказачий конный полк, а это значит 300-350 сабель (численность белоказачьих частей колебалась в зависимости от количества конных сотен в полках).
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.