Мой мальчик, это я… - [14]

Шрифт
Интервал

Ненависть как будто налила меня свинцом, приковала к месту; я наблюдал из засады моей ненависти, как некое существо выбралось из «Москвича», подвигалось ко мне. Сквозь ненависть пробивалось изумление: как можно такое поделать? Зачем? Существо раскачивалось, болталось, в милицейской форме мышиного цвета, в фуражке. Я подался навстречу к нему, разглядел капитанские погоны. Капитан был замертво пьян, его глаза несинхронно вращались, кажется, не видя, не собирая происходящее вокруг в картину.

— Что же ты делаешь, сволочь? — спросил я у капитана уставшим, севшим, как будто не моим голосом. Капитан задергался, что-то в нем заклокотало, какой-то рвотный спазм выворотил наружу из воротничка кителя кадык. Усилия капитана не привели к членораздельной речи. Капитал был долговяз, белесоват, с голубовато-розовыми кроличьими глазами. Такими выводили в фильмах о войне «фрицев». Дать капитану в руки автомат, засучить ему рукава — чем не «фриц»? Он не вязал лыка, от него за версту несло сивухой и бензином. Его «москвич» расплющил нос о сосну, сам капитан был целехонек, невредим.

Вокруг собирались какие-то люди, кому-то я объяснял: «Я еду вот так, по правой стороне, а он, с включенным дальним светом...» «Тебе бы круче вправо взять и убежал бы...» Кто-то советовал задним числом, кто-то прикидывал: «Если бы он еще на двадцать сантиметров левее взял — и лобовое столкновение, все же скорость приличная, и тебя и его бы всмятку. А так хоть живы и даже не ранены. Повезло!»

Как-то вдруг потемнело. Капитана не стало видно. Гаишники замеривали следы колес на шоссе. Приехали полковники, сначала один, потом другой: трасса международная, авария крупная. Я рассказывал одному полковнику: «Я еду вот так... не больше семидесяти километров... а он, сволочь такая...» Потом другому полковнику. Кто-то предлагал себя в свидетели: «Ты запиши мой адрес, если что, я подтвержу, а то они, знаешь, тебя же и обвинят».

Кто-то узнал зеленый «Москвич»: «Это же Коли Лебедева, начальника вытрезвителя». Толпа прибывала, отодвигала меня от моей машины. У меня спрашивали: «А это чья машина?» — «Моя». Мне как будто не верили; да и сам я тоже. В мою машину теперь забирались все кому не лень, как мальчишки в танк на пьедестале. Машина вроде стала ничья. «Едва ли теперь восстановишь, — причмокивали языками одни, — в ней вся центровка сбита — что ты, такая сила удара!» — «Почему? — подавали надежду другие. — Кузов — это ерунда, отрихтуют, крыло поменять, радиатор... Удар скользящий, можно восстановить».

— Твоя? — с недоверием разглядывал меня вновь прибывший милицейский (они все время прибывали и убывали).

— Моя.

— А где этот, с этого «Москвича», Коля Лебедев?

— Я не знаю.

Другой милицейский предположил:

— Его свои забрали, в порядок приводят, промывают.

Скомандовали:

— Садись. Заводи.

Сел, завел, машина не поехала.

— Что, не едет? ни взад, ни вперед?

— Не едет. Ходовую часть заклинило.

Кто-то распорядился: «Пост поставить. Они же обе не запираются. К утру до гайки растащат».

Наступила пауза. Луна катилась над зубчатыми вершинами сосен, как будто отступивших от шоссе в один общий лес. Приезжали еще милицейские, пытали: что, как, где Коля? Кто-то из знающих Колю высказал экстраординарное предположение: «Коля повесился». Как будто повеситься для Коли было таким же привычным делом, как уснуть за рулем, на полной скорости свернуть в лес, по дороге до ближайшей сосны боднуть встречную машину. Знающие Колю милицейские всерьез клюнули на эту версию; кто-то предложил: «Пойдем поищем». И пошли цепочкой, включили фонарики, покрикивали: «Коля! Коля!» Как в лес по грибы, будто повесившийся или привязывающий к суку веревку их коллега мог отозваться: «Ау, ребята, я тут...» Оставшиеся, на шоссе молча смотрели, как блуждают в лесу огоньки. Происходящее приобретало черты ирреальности, разыгрывалась фантасмагория под луной. Меня опять кто-то спрашивал, я опять говорил: «Я еду, а он...»

Потом меня повезли куда-то в желтом фургоне спецмедслужбы, с зарешеченным окном; сидящий напротив рядовой мент посочувствовал:

— Не повезло тебе. Ему этот «Москвич» — тьфу! Ему новый сделают, а тебе с ним тягаться, как против ветра...

Я взбрыкивал:

— Почему мне?! Ему не повезло! И крупно!

Хотя везли меня в неизвестность, по ту сторону добра.

В некоем учреждении девушки в белых халатах и косынках сказали мне: дышать! я дышал в фаянсовый сосуд. Рядом со мною вдруг оказался капитан Лебедев, очухавшийся, помытый, кадыкастый, молчаливый. Он тоже дышал в сосуд. Девушка, бравшая пробу, сказала другой, записывавшей в журнал, про меня: «Признаков алкоголя не обнаружено». Я испытал вполне заслуженную гордость, понятную в этой ситуации и не только в этой. Кто из нас не слыхивал безудержной похвальбы: «Я неделю в рот не брал ни маковой росинки! Я — месяц! Я — год, как не пью!» Есть и такие: «Я семь лет, как завязал!» Их назначают председателями обществ трезвости.

Капитану Лебедеву записали: «Свежее алкогольное опьянение сильной степени». На вопрос, когда, сколько пил, капитан ответил: «Утром после дежурства выпил бутылку сухого вина и кружку пива». Девушка записала в журнал. Капитан врал, как школьник: выпил легких напитков и вдруг заснул за рулем: след «Москвича» на шоссе свидетельствовал о том, что капитан дал лево руля, поехал в чащу лесную: я попался ему на пути, тем самым, может быть, спас капитана, принял на себя часть неминуемого удара о сосну. И чтобы сухое вино — экий француз нашелся.


Еще от автора Глеб Александрович Горышин
Там вдали, за горами...

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Три рассказа

Наш современник. – 1996. – № 9. – С. 28–41.



Синее око

Повесть и рассказы / Худож. А. А. Ушин – Л.: Лениздат, 1963. – 225 с. («Библиотека соврем. прозы») – Фото авт., автобиогр. на суперобл.


О чем свистнул скворец

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.



Рекомендуем почитать
Рассказы о Сталине

Сборник рассказов о Иосифе Виссарионовиче Сталине, изданный в 1939 году.СОДЕРЖАНИЕД. Гогохия. На школьной скамье.В ночь на 1 января 1902 года. Рассказ старых батумских рабочих о встрече с товарищем СталинымС. Орджоникидзе. Твердокаменный большевик.К. Ворошилов. Сталин и Красная Армия.Академик Бардин. Большие горизонты.И. Тупов. В Кремле со Сталиным.А. Стаханов. Таким я его себе представляю.И. Коробов. Он прочитал мои мысли.М. Дюканов. Два дня моей жизни.Б. Иванов. Сталин хвалил нас, железнодорожников.П. Кургас. В комиссии со Сталиным.Г. Байдуков.


Дела и люди века: Отрывки из старой записной книжки, статьи и заметки. Том 1

Мартьянов Петр Кузьмич (1827–1899) — русский литератор, известный своими работами о жизни и творчестве М. Ю. Лермонтова и публикациями записок и воспоминаний в литературных журналах. «Дела и люди века» — самое полное издание записей Мартьянова. Разрозненные мемуарные материалы из «Древней и Новой России», «Исторического Вестника», «Нивы» и других журналов собраны воедино, дополнены недостающими фрагментами, логически разбиты на воспоминания о литературных встречах, политических событиях, беседах с крупнейшими деятелями эпохи.Издание 1893 года, текст приведён к современной орфографии.


Октябрьское вооруженное восстание в Петрограде

Пролетариат России, под руководством большевистской партии, во главе с ее гениальным вождем великим Лениным в октябре 1917 года совершил героический подвиг, освободив от эксплуатации и гнета капитала весь многонациональный народ нашей Родины. Взоры трудящихся устремляются к героической эпопее Октябрьской революции, к славным делам ее участников.Наряду с документами, ценным историческим материалом являются воспоминания старых большевиков. Они раскрывают конкретные, очень важные детали прошлого, наполняют нашу историческую литературу горячим дыханием эпохи, духом живой жизни, способствуют более обстоятельному и глубокому изучению героической борьбы Коммунистической партии за интересы народа.В настоящий сборник вошли воспоминания активных участников Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде.


Николай Александрович Васильев (1880—1940)

Написанная на основе ранее неизвестных и непубликовавшихся материалов, эта книга — первая научная биография Н. А. Васильева (1880—1940), профессора Казанского университета, ученого-мыслителя, интересы которого простирались от поэзии до логики и математики. Рассматривается путь ученого к «воображаемой логике» и органическая связь его логических изысканий с исследованиями по психологии, философии, этике.Книга рассчитана на читателей, интересующихся развитием науки.


Я твой бессменный арестант

В основе автобиографической повести «Я твой бессменный арестант» — воспоминания Ильи Полякова о пребывании вместе с братом (1940 года рождения) и сестрой (1939 года рождения) в 1946–1948 годах в Детском приемнике-распределителе (ДПР) города Луги Ленинградской области после того, как их родители были посажены в тюрьму.Как очевидец и участник автор воссоздал тот мир с его идеологией, криминальной структурой, подлинной языковой культурой, мелодиями и песнями, сделав все возможное, чтобы повествование представляло правдивое и бескомпромиссное художественное изображение жизни ДПР.


Литературное Зауралье

В предлагаемой вниманию читателей книге собраны очерки и краткие биографические справки о писателях, связанных своим рождением, жизнью или отдельными произведениями с дореволюционным и советским Зауральем.