Мой любимый шотландец - [117]

– Переживу, – отрезала она. – После того как мне в голову целились из пистолета и едва не убили тебя, сплетни я переживу.

Люциан смотрел, как она стоит напротив него, гордо склонив голову набок, как рыжие волосы вьются вокруг ее лица, словно жидкое пламя, и не мог сдержать эмоций.

– Ты должна знать, что я люблю тебя, – сказал он, – очень люблю.

Нежные губы дрогнули, но в глазах блеснула сталь.

– Я знаю вот что: мне хочется, чтобы за мной ухаживал мужчина, которого я люблю, – заявила Хэрриет. – Чтобы он добивался моего расположения, чтобы преклонил колено и просил моей руки. Мне хочется жить без единого сомнения в том, что я влюбилась в своего пленителя потому, что у меня не было другого выбора. Замужество лишает меня всех прав. Если я от них отказываюсь, то решение должно быть осознанным, а не вынужденным.

Похоже, она так и не простила ему жульничества в начале знакомства. Is da thrian tionnsgnadh, то есть хорошее начало – половина дела. Люциан невесело рассмеялся.

– Я полжизни невозможное делал возможным, – признался он. – Чего я не могу, так это повернуть время вспять.

– Знаю, – ответила она, – однако ты даже ни разу не извинился.

По его лицу расплылась улыбка – черная и вязкая, словно деготь.

– Потому что я не испытываю сожаления. Я тебя пленил, и ты подарила мне несколько дней истинного счастья. – Люциан стиснул в кулаки безвольно висевшие руки, словно пытаясь задержать ускользающее блаженство, но схватил лишь пустоту. – Для меня ты стала светом во тьме, к которой я себя приковал.

Решимость на лице Хэрриет сменилась состраданием.

– Ты не единственный мой тюремщик. Я восстаю против всех, кто меня принуждал: отца, матери, сестры, целого общества, которое сговорилось и решило, что для женщины с моральной точки зрения лучше стать женой незнакомого мужчины, чем простить ее за неосторожный поцелуй. Я бунтую против смертельного страха, въевшегося в самые мои кости, страха, что произойдет нечто ужасное, если я тебе откажу. – В уголке рта проступила усталая улыбка. – И теперь мне пришлось тратить свое драгоценное время, чтобы объяснить тебе положение вещей.

Знакомые слова – он сам их сказал, когда Хэрриет пыталась сделать что-нибудь полезное в Драммуире. Замкнутый круг! Она тоже в него угодила, а он держит путы, которые ее пленили. Люциан сглотнул. Он падал, хватаясь за соломинки, и не мог удержаться.

– Хотя ты и чувствовала себя изгоем в семье, ты – настоящая дочь своего отца, – наконец прошептал он. – Кажешься такой бесхитростной, зато потом наносишь удар в самый неожиданный момент.

Люциан не знал, то ли ему гордиться ею, то ли проклинать.

Хэрриет подошла к нему, взяла за руку. Он опустил взгляд и засмотрелся на знакомую ладошку, на изящные пальцы. Грудь пронзила боль. Всего несколько минут назад ее рука принадлежала ему, доступная, как своя, ведь любовники становятся единым целым… Теперь все изменилось, и Хэрриет права. Он провел большим пальцем по шелковистой коже на запястье.

– Меня это бесит, – прошептал Люциан, потому что не мог сказать «мне больно». Забавно, что правильный поступок неизбежно разбил ему сердце, едва он обрел его заново.

– Люциан. – Он нехотя поднял взгляд. Карие глаза жены светились все тем же чертовым состраданием. – Даже если бы у нас с тобой все началось правильно, мне следовало бы уехать на какое-то время. Видишь ли, прочитав новость про Ратленда, я очень на тебя разозлилась.

– Помню. Я думал, мы помирились.

Она кивнула.

– Да, но одна из причин, по которой я так разозлилась, заключается в том, что я почувствовала себя глупой, обманутой и сорвалась. Не раньше, так позже – ты был прав, отчасти я действительно тебя проверяла. Я хотела, чтобы ты изменился, чем-то пожертвовал, ведь я заплатила огромную цену. И мне захотелось доказательства твоей любви, поскольку наши брачные клятвы ничего не значили, поскольку я угодила в расставленную ловушку, как дурочка…

– Перестань повторять это слово, – нетерпеливо перебил он. – Ты вовсе не дурочка, совсем даже наоборот!

Ее улыбка стала до боли грустной.

– Я полжизни слышала это слово в свой адрес в разных вариациях, – проговорила Хэрриет. – Знаю, что неправда, но не чувствую. Я за себя боюсь. Внешне я выгляжу вполне благополучно, однако внутри меня живет та самая девочка, которая все еще учится в интернате и страдает от неуверенности в себе. Теперь я вижу, откуда мои странности в поведении, в словах и поступках, зависимость от чужого мнения, надуманные огорчения – я смешиваю текущие проблемы с застарелыми обидами. Я знаю нескольких женщин с подобной раздвоенностью натуры – они успешно ведут хозяйство, но не могут принимать без мужа даже простейших решений или, наоборот, пытаются контролировать мельчайшие детали, лишь бы ощущать, что владеют ситуацией. Да и могли ли они стать иными? Мы плавно переходим от отца к мужу, не имея возможности познать себя. Мы остаемся детьми, живем в своем мирке, постоянно ориентируемся на других, и те продолжают говорить нам, кто мы есть. Я еще молода! Пока не поздно, я могу научиться быть собой. Я уже гораздо меньше завишу от чужого мнения и хочу двигаться дальше. Мне нужно поехать во Францию.