Мой класс - [42]

Наслушавшись таких речей, Боря пришёл ко мне:

— Марина Николаевна, а это правда страшно? Вы нам расскажите, какие экзамены были в старой школе.

Вот, оказывается, существом какого почтенного возраста была я в представлении моих ребят: Боря, кажется, всерьёз предположил, что я живой свидетель и участник экзаменов в царской гимназии!

Мы писали изложения, разбирали ошибки, и я, радуясь и боясь верить себе, от раза к разу убеждалась, что язык у ребят стал лучше, свободнее, и ошибок они делают гораздо меньше, чем прежде. Но ведь известно: одно дело — изложение, написанное в обычной обстановке, и совсем другое — контрольная работа на экзамене. Нет, я никак не могла чувствовать себя спокойно.

Накануне первого экзамена мы украсили класс, купили цветов — на моём столе и на всех окнах лиловели кисти сирени, и самый воздух в классе стал душистый.

— Не завянет до завтра? — волновались ребята. — А в чём приходить? В белых рубашках и в галстуках? Ох, а вдруг мне мама белую рубашку не выгладила!

— А я уже всё себе выгладил, — сообщил Гай.

Всё это походило на подготовку к празднику. Только недавно, перед майскими днями, у нас тоже было много торжественных и шумных приготовлений. Но теперь то на одном, то на другом лице проступало порою новое, пытливое и серьёзное выражение, словно мальчуган прислушивался к себе, спрашивая, как спросил меня Левин: «А это правда страшно? Как-то я завтра? Справлюсь ли?»

И на этот раз, как в первый день занятий, я поднялась ни свет ни заря, торопливо оделась, умылась и вышла на улицу.

Двадцатое мая. Это день моего рождения. Двадцать три года — не так уж мало: вдвое больше, чем почти любому из моих мальчишек, — и первые в моей жизни экзамены.

Да, именно это и есть мои первые экзамены. Всё, что было прежде — выпускные экзамены в школе, когда я кончала десятый класс, и даже государственные экзамены по окончании института, — всё это сравнить нельзя с тем, что я испытываю сейчас. Именно сегодня я буду держать настоящий экзамен и за все прошлые годы — за школу, за институт…

Моя улица совсем ещё прохладная, тихая. Справа, из-за решётчатой ограды соседнего двора, протягиваются ветви, густо унизанные яркой, свежей зеленью: ночью шёл дождь, и знакомая старая липа, что-то запоздавшая в этом году, торопилась присоединиться ко всему зелёному, что уже несколько дней наполняло окрестные сады и бульвары.

Передо мною шла женщина с девочкой лет двенадцати. У девочки над воротником, между двумя туго заплетёнными косичками, неожиданно и забавно торчал кверху красный уголок галстука: должно быть, ужасно спешила, надевая пальто.

— Помни, Лена, приставки «из, воз, низ, раз, без, чрез» пишутся так, как слышатся. Не забудешь?

«Тоже в четвёртом классе», подумалось мне.

А на школьном дворе было шумно и людно, как в большую перемену. В такие дни, видно, никому не спится. Я быстро отыскала своих; они были такие оживлённые, нарядные, словно и в самом деле пришли на праздник. И Лёва был среди них, а не со своими девятиклассниками, хотя, право же, у него в этот день могли быть свои заботы и волнения. А впрочем, что ему волноваться! В девятом классе первый экзамен — по географии, и, судя по тому, каким хозяйским шагом иной раз отправлялся Лёва с нашими ребятами на сборах в любую точку географической карты (ещё с зимы он завёл такую игру в путешествия), можно было не слишком о нём беспокоиться.

— Здравствуйте! Здравствуйте, Марина Николаевна! — несётся мне навстречу.

— Здравствуйте, и поздравьте меня, — говорю я: — сегодня день моего рождения.

— А сколько вам лет? — сразу деловито осведомляется Воробейко среди весёлого хора поздравлений.

— На год меньше, чем прежде, — шучу я.

— Как так?! Почему?

— Ну как же: было у тебя пять рублей, рубль ты истратил — сколько у тебя остаётся? На рубль меньше. Я прожила ещё год — значит, осталось у меня на год меньше, — серьёзно объясняю я, пробираясь сквозь толпу к дверям.

Мне хочется скорее попасть в школу. Может быть, скоро уже распечатают конверты с текстами изложений. Ребята провожают меня, смеясь и поздравляя.

И вот я в коридоре и сразу же сталкиваюсь с Анатолием Дмитриевичем.

— Скорее, — зовёт он, — надо итти в кабинет к Людмиле Филипповне, сейчас будем распечатывать конверты.

Людмила Филипповна открывает свой шкаф и вынимает пакет. Тут не одна я, тут все учителя, и, кажется, все мы, молодые и старые, опытные и начинающие, с одинаковым чувством, затаив дыхание, смотрим, как она ломает печать на конверте. Со стороны в эту минуту мы, должно быть, мало отличаемся от наших охваченных предэкзаменационным волнением учеников.

…Наконец-то текст изложения у меня! Я пытаюсь прочесть его и сначала попросту ничего не вижу.

— Полно, полно, — слышу я ласковый голос Натальи Андреевны. — Очень хороший рассказ, ребята с ним прекрасно справятся. Вот увидите — именинницей будете. Я ведь знаю, как ваши ребята пишут.

Звенит звонок, ребята гуськом поднимаются к нам на четвёртый этаж. Потом в необычайной тишине, не спуская с меня глаз, они рассаживаются по местам и застывают в ожидании.

И я читаю им рассказ «Лесенка» — о лётчике Трусове, который спас жизнь своим товарищам.