Мой герой - [51]

Офис голографа находился в огромном белоснежном здании, был просторным и хорошо охраняемым.

Меня уже тут ждали, и даже у входа: симпатичная ассистентка в обтягивающей мини. Окинув меня профессиональным взглядом, и слегка улыбнувшись, она провела в небольшую, но индивидуальную раздевалку, показала за висящие на вешалке вещи, и вежливо попросила:

— Переоденьтесь для сессии, пожалуйста.

Интересно, кто мне это покупал? Я думала, что моя марковая одежда дорогая и хорошо сшитая, но то, что мне предложили тут… парень в зеркале был молодым, симпатичным, и походил на азиатского школьника. Вздохнув, я подумала, что, наверняка, буду сильно популярной среди умиляющихся мамаш, и, выйдя с раздевалки, с удивлением обнаружила все так же ожидавшую меня ассистентку.

И здесь приставили надсмотрщицу! Вежливую, но настойчивую.

Мне наложили грим… мужчине, как бы! Уложили намертво прическу, и, глянув на себя в зеркало, я со вздохом подумала, что теперь я пожалуй более симпатичный парниша, чем недавняя девушка.

Жаль, что Максимилиан не гей, наверное, бы повелся… впрочем, был бы геем и у меня опять не было бы шансов. А вообще, а чем я, собственно, думаю?

Студия была огромной и хорошо освященной, а на стенах появилась голограмма горных вершин. Как настоящие. С висевшим над ними ярко-алым солнцем, утопающим в кровавых облаках. Очень знакомо… Кому-то очень понравилось мое видео боя с Маскимильяном?

Мой бой с Максом… сердце заныло, вспомнив его слова. Он мог бы меня полюбить? Меня?

— Добрый день, Александр, рад вас видеть в моей студии, — сказали за спиной, и, обернувшись, я увидела голографа: худого задохлика с пробивающейся уже сединой. И сразу стало как-то странно… боязливо, наверное, от проницательного взгляда его ярко-синих глаз. И захотелось смыться, убежать, да подальше.

— Мужчинами не интересуюсь, — будто поняв, пояснил голограф. — Так что можете быть спокойны, молодой человек.

А женщинами?

И тут же меня одернули, заставили встать на антиграв, пустили в лицо струю холодного воздуха и заставили летать по кругу, меж этих проклятых вершин. И все время бубнили в чип:

— Выпрямись! Выше! Чуть согни ноги… поверни антиграв, хорошо! А теперь улыбнись, будто самой красивой девушке, давай! Сядь, поставь антиграв рядом…

С меня стянули куртку, окатили теплой, на счастье, водой, и рубашка поструилась по моей груди влажными волнами. Голограф что-то говорил в чип, а я вдруг вспомнила свой бег, в шкуре зверя, по лесу… Свободу, сладость пахнущего травами ветра, запах моей мокрой от росы шкуры, и засмеялась…

— Молодец! Хорошо поработал, — внезапно остановил съемку голограф, и в его голосе я уловила дивные, не свойственные ему до тех пор нотки.

Взгляд его стал другим, заинтересованным и слегка насмешливым, от которого мне почему-то стало тошно. Уходить отсюда надо! Сейчас!

— А теперь под теплый душ, — сказал голограф, улыбаясь так же, сладко-сладко. — Не хочу, чтобы вы простыли. Максимилиан не простит, если его топовый игрок сляжет с простудой перед самым турниром.

Макс, конечно, не простит, но почему мне тут видится какой-то подвох? Да и… я и простуда? Переживу как-то и без душа!

— Спасибо, — тихо ответила я, — я просто переоденусь и пойду. У меня еще тренировки.

Врала, Максимилиан ясно дал понять, что сегодня больше никаких тренировок не будет, но и оставаться наедине с голографом мне почему-то не совсем улыбалось.

— Тогда выпейте хоть чего-нибудь горячего, — засуетился он, сунув мне в руки чашку с кофе.

И сразу же будто встрепенулась рядом его асистентка, взвизгнула странно, дернулась и локтем ударила в дно чашки, да так, что все кофе мне вылилось на лицо, волосы, рубашку.

— Черт! — выругалась я.

Благо еще, что не горячее, а вот волосы, рубашка, все было мокрым и липким: кофеек оказался еще и с сахаром. Хотя я его с сахаром никогда и не пила. Но кто бы меня тут спрашивал?

— О, простите, — воскликнул голограф, и накинулся на бедную девушку: — Куда прешь, дура! Посмотри, что ты наделала!

Только взгляд у него был не злой, скорее довольный, и у меня начало зарождаться странное подозрение… Быстро окрепшее после слов:

— Но вы, уважаемый, теперь он душа не уйдете… не в таком виде.

Почему мне казалось, что не стоило идти в тот душ? Но… не ехать же мокрой домой… да и волосы так противно слиплись, когда высохнут, будет еще хуже. Фиг расчешу и этот сахар смою.

— Хорошо, — согласилась я. Хотя соглашаться, сказать по правде, очень не хотелось.

Я пошла за бледной почему-то ассистенткой, сбросила на скамью влажную и грязную теперь одежду, влезла под тугие теплые струи душа. На миг показалось, что за полупрозрачной стенкой душа что-то мелькнуло, но показалось же? Кто будет сюда входить? Макс их клиент, полагаю, клиент, который хорошо платит, так что и злить они меня, думаю, не станут.

Но когда я вышла… На полке возле душа лежало женское кружевное белье, дорогое, блин, наверное, женское же розовенькое платье с короткой пышной юбкой, черненькие чулочки со стрелками, пояс для чулочков и красные туфли на нехилом каблуке. Да я в такое ни в жизнь не…

— Эта одежда вам лучше подходит, девушка, — сказал из-за двери голограф. — Я не выдам ваш секрет, если… вы согласитесь на небольшую сессию. Настоящую. В вашем настоящем облике. Гримеры ждут вас за дверью. И выхода у вас нет. Либо согласитесь, либо я отдам в сеть ваши обнаженные голограммы из душа.