Мой генерал Торрихос - [49]

Но я нашёл и это. Совершенно случайно услышал женщину, сообщавшую, что нашла чьи-то бумаги. Я подошёл, и это был мои паспорт и авиабилет. Я никогда никому не рассказывал ещё об этом. Мне стыдно. И вышло, что не только радость находки этого кейса сопровождает теперь меня в жизни, но и переживания от его потери тоже.

Порой я отвлекаюсь чем-то от этого, когда вдруг чувствую отклик этого переживания.

Потом, бывало, я терял, находил и терял вновь значительные суммы денег. Но эти потери и отдалённо не сравнимы с теми, что предназначались для никарагуанской революции, для Маркоса, кровь которого была ещё свежа в моём воображении.

Часто я терял – и довольно легко – разные вещи. Как будто бы я недостаточно хорошо относился к ним, и они исчезали в поисках более доброго хозяина. Дошло до того, что я вынужден был придумать какой-то выход из этого, устранить из жизни эту головную боль.

Однажды у меня украли большой хороший магнитофон, который стоил триста долларов. Я чуть не заплакал от этого! И решил: «Нет, так продолжаться больше не может».

Сел и подсчитал, на какую сумму я, вероятно, могу ещё потерять вещей и денег до конца моей жизни из-за неосторожности, излишней доверчивости, рассеянности и т. д. Получилось 50 тысяч долларов. И решил заплатить их самому себе. Отложить на эти цели. Это вроде купленной мной воображаемой страховки. Теперь, если я что-либо теряю, знаю, что потеря покрыта страховкой, и остаюсь спокойным, не переживаю её. Вор или тот, кто находит мою вещь или деньги, их приобретает, а я ничего не теряю. Эта моя страховка покрывает потери или воровство фотоаппаратов, авторучек, одежды, документов, беспокойства и время на их восстановление. И всё же не всё покрывается этой страховкой. Например, она не сможет вернуть потери написанной поэмы или стихотворения, любимого оружия, т. е. вещей, экономически не покрываемых. Ну и, разумеется (если!), тех полмиллиона долларов для никарагуанской революции.

Когда я вручил их в Сан-Хосе, Коста-Рика, Серхио Рамиресу, почувствовал огромное облегчение. И помню, что эта смена ответственности от меня к нему заставила его понервничать. «Куда же мне их спрятать?» – спрашивал меня тогда Серхио, ныне вице-президент Никарагуа.

—– * –

Примерно в то же время я приобрёл с помощью генерала Торрихоса новый самолёт. Новый для меня, на самом деле «бывший в употреблении». По возрасту старше того самолёта, что был у меня, но с такими характеристиками, которые для меня больше подходили.

То был мой уже четвёртый самолёт. Это почти то же самое, как моя четвёртая жена или четвёртая часть моей жизни. А тот, что я имел перед этим и использовал, был самолёт марки «Кардинал», красивый и довольно новый. Просторный и не шумный. В кабине был кассетный магнитофон, так что, поднимаясь над облаками, я мог слушать классику. И ощущать, что тебе 15 лет или что ты боишься смерти и что ты готов к молебну.

Мой самолёт летал как королева неба, легко, но, как и положено королеве, без груза. Взлетал он не так быстро, будто набирался духу, чтобы оторваться от земли, на которой он целыми днями спал. Ему требовалась длинная взлётная полоса. К тому же она должна была быть обязательно бетонной. Не хотел он иметь ничего общего с другими покрытиями.

И эта королева имела одно пятнышко в своей биографии: убила насмерть одного человека. Винтом отрезала ему голову. А такие вещи имеют значение для самолётов и их пилотов.

Помню: я летел, как-то возвращаясь в Панаму, и, подлетая, уже над мысом Чаме, а город уже было видно, как вдруг – клянусь, что не придумываю, – увидел и почувствовал, ясно и безошибочно, что этот самолёт однажды меня убьёт.

Есть разные виды страха. От простого детского страха «получить по попке» до страха смерти, который должно назвать религиозным, потому что этот страх является очагом, на котором испекли идею существования Бога. И что-то вроде этого страха необъяснимо свалилось на меня в тот момент.

Мне нравится выражение: «страх сковал меня». Это видно в документальных фильмах в момент прыжка тигра на косулю.

И я подумал про себя, чтобы не впадать больше в истерику, что если я благополучно приземлюсь в аэропорту, то на этом самолёте я больше летать не буду. Так я и сделал. Сел на полосу в Паитилье, вышел из самолёта и больше его не видел.

Джордж, американец, которому я его продал, просил меня, как это обычно делается, чтобы я вместе с ним опробовал его, показал его особенности и мелкие детали. Но я не хотел этого делать. И когда Джордж начал меня подозревать в «нехорошем», во всём ему признался. Он, бывалый пилот, понял меня.

На деньги, которые я получил от него и от банка «в кредит», купил то, что я хотел: «Чесну 185». У этой модели есть, правда, один дефект: летит с наклонённым крылом. Если же начать его выравнивать, то он начинает вращаться сам по себе, и остаётся только привыкнуть к этому.

В остальном же это замечательный самолёт, благородный и мощный к тому же. На вопрос, сколько груза он сможет поднять, можно ответить так: «столько, сколько сможете погрузить».

К сожалению, это довольно шумная машина. Единственная музыка, которую я слушаю в полёте, это пение мотора. Я мог бы сказать, что эта музыка для меня звучит не хуже, чем Бах, но не стоит смешивать жизнь и искусство. Кроме того, через полчаса полёта монотонное, гипнотическое урчания двигателя будто превращается в тишину, и кабина начинает наполняться моим внутренним голосом и даже другими, не поймёшь чьими голосами.