Мой друг Трумпельдор - [64]
Рядом с улицей Трумпельдора располагался магазин «Трумпельдор». Догадались почему? Потому что «секонд хэнд». Тут следует опять помянуть новое поколение. Эти не пожалеют никого. Еще хорошо, обошлось без фото протеза.
Ирония в названии подкреплялась содержимым. Здесь торговали старыми платьями и портьерами с кистями. Ничего героического. Ни тебе планшета или большой соломенной шляпы, которые носили первопоселенцы.
Все это мне пришлось увидеть в этот день. Не вообще шляпу и планшет, а те самые. Впрочем, лучше по порядку. Подобно Белоцерковскому, хватаю себя за руку и велю не спешить.
Сейчас поворот самый последний. Архив. Вместе со знакомым сотрудником направляемся в святая святых. Минуем двери с кодовыми замками. Наконец достигаем Кощеева яйца. Три коробки просмотрены, и осталась еще одна. Сразу оцениваю вес. Раза в три тяжелей, чем первые две.
С одной стороны, здорово. Чем больше я прочту, тем больше буду о нем знать. С другой — обидно. Уж как я надеялся попутешествовать, а тут работы до конца недели.
Бегло скажу об архивариусах. Вам известны эти особи? Кажется, они родились из бумажной пыли. Этих людей не представить в лесу. Только среди документов. Взгляд вниз и еще вбок: не хочет ли кто покуситься на их богатство?
Мой знакомый не такой. Ему подошел бы не только гамак, но футбольный мяч. Всего этого вдоволь в Сосново под Петербургом. Здесь в детстве и юности он проводил лето. Набирался сил и накапливал темы для своих рассказов.
Да, архивист еще и писатель. Из числа тех авторов, что сюжеты находят всюду. Он писал и про архив. Наверное, и меня куда-нибудь вставил. Или еще вставит. Не пропадать же добру. Тем более что наша с ним история так и просится на бумагу.
Итак, последняя коробка. Здесь находились не аккуратно сложенные папки, а шляпа, подштанники и планшет. Лучше всего выглядела зубная щетка. Деревянная
ручка обещающе изгибалась и явно помнила о хозяине. Правда, волосинки полегли почти все. Только две или три торчали вверх.
Кстати, носок был один. Уверен, что и вы переживали такую пропажу. Долго его нет, но вдруг пропадут очки, и он сразу найдется. Чуть запылившийся, но прямо-таки жаждущий составить пару.
Как вы помните, Белоцерковский сравнил время с ветром. Субстанция это трудноуловимая, но не то чтобы не оставляющая следов. Хотя бы один носок дойдет до будущего. Еще шляпа и подштанники. Заодно кое-какие мысли и слова.
Правда, годы многое изменили. Вещи имели цвет не черный и не коричневый, а серый. Ну а что вы хотите? Через столько лет станешь как дерево и мох. Будет казаться, что вырастаешь из земли или готовишься ею стать.
В такие минуты прошлое воспринимаешь не как идею, а как ощущение. В данном случае преобладали твердость и жесткость. Впрочем, не обошлось без мягкости и податливости. Взвешиваешь на руке и понимаешь: вот оно, оказывается, что!
Хотя это запрещено любыми инструкциями, но наш архивист не такой, как все. Взял — и примерил куртку Трумпельдора. Оказалось, герой Порт-Артура был меньше его ростом. Вообразите: одна рука вошла в рукав до половины, а второй он свободно жестикулирует.
— Мы приехали двадцать пять лет назад. За эти годы я три раза попадал в теракты. Вернее, находился рядом. Иначе кто бы тебе это рассказывал?.. Как-то иду из Старого города. Вижу — мой автобус. Побежал, а водитель перед носом закрыл дверь. Я выругался и пригрозил кулаком. Сижу, курю. Автобус отъехал на сто метров — и превратился в огонь и дым. В другой раз выхожу с работы, иду за сигаретами, а киоска нет. Вместо него что-то черное и обугленное. В третий раз еду на работу, а вдруг — ба-бах! Все стекла вылетели. Не только в нашем автобусе, но и в домах вокруг.
Тут он махнул рукой в Трумпельдоровом рукаве. Рука вроде не печалилась, но рукав был грустен. Я вспомнил Пьеро. Когда тот смеялся, его рукава горестно опускались.
— Как это говорится? — спросили мой знакомый и рукав Трумпельдоровой куртки. — Эта пуля не моя. Видно, и теракты были не мои.
Неправильно заканчивать на такой ноте. Вот сколько всего сохранилось. И планшет, и куртка, и зубная щетка. Если бы еще — хоть одним глазком! — увидеть Трум-пельдора. Посмотреть, как он идет, смотрит, жестикулирует. Сравнить с тем Иосифом, что мне являлся во сне.
Оказывается, задача выполнимая. Как вы помните, свою эпоху Белоцерковский назвал кинематографической. Вот вам подтверждение. Случилось это, правда, не сразу. Пропустили войну, плен и Петербург. Только в Палестине догадались включить камеру.
Фото свидетельствует о человеке в прошлом, а кино вроде как в настоящем. Эта запись длится шестнадцать секунд. Сколько времени из его жизни явлено, а остальное скрыто во мраке.
Как вы знаете, Трумпельдор много раз начинал заново. Не был солдатом — и стал. Не указывал пути другим, а тут возникла такая необходимость. На сей раз он пахал землю. Делал это так, будто не только что научился, а умел всегда.
Да, еще. Обратите внимание на наброшенный на плечо пиджак. Видно, не хотел, чтобы кто-то подумал: однорукий, а справляется! Конечно, эта мысль мелькнет все равно. Так пусть она будет не первой, а третьей.
Александр Семенович Ласкин родился в 1955 году. Историк, прозаик, доктор культурологии, профессор Санкт-Петербургского университета культуры и искусств. Член СП. Автор девяти книг, в том числе: “Ангел, летящий на велосипеде” (СПб., 2002), “Долгое путешествие с Дягилевыми” (Екатеринбург, 2003), “Гоголь-моголь” (М., 2006), “Время, назад!” (М., 2008). Печатался в журналах “Звезда”, “Нева”, “Ballet Review”, “Петербургский театральный журнал”, “Балтийские сезоны” и др. Автор сценария документального фильма “Новый год в конце века” (“Ленфильм”, 2000)
Петербургский писатель и ученый Александр Ласкин предлагает свой взгляд на Петербург-Ленинград двадцатого столетия – история (в том числе, и история культуры) прошлого века открывается ему через судьбу казалась бы рядовой петербурженки Зои Борисовны Томашевской (1922–2010). Ее биография буквально переполнена удивительными событиями. Это была необычайно насыщенная жизнь – впрочем, какой еще может быть жизнь рядом с Ахматовой, Зощенко и Бродским?
Около пятидесяти лет петербургский прозаик, драматург, сценарист Семен Ласкин (1930–2005) вел дневник. Двадцать четыре тетради вместили в себя огромное количество лиц и событий. Есть здесь «сквозные» герои, проходящие почти через все записи, – В. Аксенов, Г. Гор, И. Авербах, Д. Гранин, а есть встречи, не имевшие продолжения, но запомнившиеся навсегда, – с А. Ахматовой, И. Эренбургом, В. Кавериным. Всю жизнь Ласкин увлекался живописью, и рассказы о дружбе с петербургскими художниками А. Самохваловым, П. Кондратьевым, Р. Фрумаком, И. Зисманом образуют здесь отдельный сюжет.
Главные герои романа – К. Маркс и Ф. Энгельс – появляются перед читателем в напряженные дни революции 1848 – 1849 годов. Мы видим великих революционеров на всем протяжении их жизни: за письменным столом и на баррикадах, в редакционных кабинетах, в беседах с друзьями и в идейных спорах с противниками, в заботах о текущем дне и в размышлениях о будущем человечества – и всегда они остаются людьми большой души, глубокого ума, ярких, своеобразных характеров, людьми мысли, принципа, чести.Публикации автора о Марксе и Энгельсе: – отдельные рассказы в периодической печати (с 1959); – «Ничего, кроме всей жизни» (1971, 1975); – «Его назовут генералом» (1978); – «Эоловы арфы» (1982, 1983, 1986); – «Я все еще влюблен» (1987).
«Редко где найдется столько мрачных, резких и странных влияний на душу человека, как в Петербурге… Здесь и на улицах как в комнатах без форточек». Ф. М. Достоевский «Преступление и наказание» «… Петербург, не знаю почему, для меня всегда казался какою-то тайною. Еще с детства, почти затерянный, заброшенный в Петербург, я как-то все боялся его». Ф. М. Достоевский «Петербургские сновидения»Строительство Северной столицы началось на местах многочисленных языческих капищ и колдовских шведских местах. Именно это и послужило причиной того, что город стали считать проклятым. Плохой славой пользуется и Михайловский замок, где заговорщики убили Павла I.
Конец XIX века, научно-технический прогресс набирает темпы, вовсю идут дебаты по медицинским вопросам. Эмансипированная вдова Кора Сиборн после смерти мужа решает покинуть Лондон и перебраться в уютную деревушку в графстве Эссекс, где местным викарием служит Уилл Рэнсом. Уже который день деревня взбудоражена слухами о мифическом змее, что объявился в окрестных болотах и питается человеческой плотью. Кора, увлеченная натуралистка и энтузиастка научного знания, не верит ни в каких сказочных драконов и решает отыскать причину странных россказней.
Когда-то своим актерским талантом и красотой Вивьен покорила Голливуд. В лице очаровательного Джио Моретти она обрела любовь, после чего пара переехала в старинное родовое поместье. Сказка, о которой мечтает каждая женщина, стала явью. Но те дни канули в прошлое, блеск славы потускнел, а пламя любви угасло… Страшное событие, произошедшее в замке, разрушило счастье Вивьен. Теперь она живет в одиночестве в старинном особняке Барбароссы, храня его секреты. Но в жизни героини появляется молодая горничная Люси.
Генезис «интеллигентской» русофобии Б. Садовской попытался раскрыть в обращенной к эпохе императора Николая I повести «Кровавая звезда», масштабной по содержанию и поставленным вопросам. Повесть эту можно воспринимать в качестве своеобразного пролога к «Шестому часу»; впрочем, она, может быть, и написана как раз с этой целью. Кровавая звезда здесь — «темно-красный пятиугольник» (который после 1917 года большевики сделают своей государственной эмблемой), символ масонских кругов, по сути своей — такова концепция автора — антирусских, антиправославных, антимонархических. В «Кровавой звезде» рассказывается, как идеологам русофобии (иностранцам! — такой акцент важен для автора) удалось вовлечь в свои сети цесаревича Александра, будущего императора-освободителя Александра II.
Андрей Ефимович Зарин (1862–1929) известен российскому читателю своими историческими произведениями. В сборник включены два романа писателя: «Северный богатырь» — о событиях, происходивших в 1702 г. во время русско-шведской войны, и «Живой мертвец» — посвященный времени царствования императора Павла I. Они воссоздают жизнь России XVIII века.