Мой друг Адольф, мой враг Гитлер - [116]

Я до сих пор не считаю это шуткой.

Глава 16 Разговор в Катоктине

Боденшац в роли эмиссара. – Вызволение Эгона. – Подкуп, просьбы и угрозы. – Предупреждение Райхенау. – Чужестранец не враг. – Угри в купальном домике. – Забитые казармы в Канаде. – Триумф Хаусхофера. – Предложение Рузвельту. – Государственный заключенный в парке Буш-Хилл. – Отчеты президенту. – Нет стимула для революции. – Игнорирование черного списка. – Возращение в руины. – Мир не для Гитлеров

Ни в одном изгнании нет ничего приятного, и мой случай не исключение. Я некоторое время оставался в Цюрихе в укрытии, занимаясь в основном лихорадочными попытками тайно вытащить Эгона из Германии к себе, пока нацистские власти не узнали о моем местонахождении и не стали следить за перемещениями моей семьи через границу. Он все еще был в школе в Штарнберге и жил в кошмаре обмена осторожными телефонными звонками с его директором по вопросу оформления паспорта в то самое время, когда в Уффинге, не далее чем в двадцати километрах, полиция выписала ордер на мой арест.

Я остановился в отеле «Баур о Лак» под именем доктора Францена и большую часть времени проводил, спрятавшись в комнате на верхнем этаже. Тем не менее я не мог оставаться там целый день, и, видимо, один из военно-морских атташе из американского посольства в Берлине увидел меня в фойе. Вскоре после этого, а это было примерно в середине марта, он оказался на приеме со своим послом и услышал, как мистер Додд и Луис Лохнер обсуждали, что они не видели меня уже три или четыре недели, и спрашивали друг друга, не видел ли кто меня. Он тут же рассказал, что видел меня в Цюрихе, и эта новость скоро дошла до канцелярии.

Результатом стала лавина попыток, конвульсивно продолжавшихся пару лет, убедить меня вернуться обратно. Доводы варьировались от заявлений, что вся та история была не более чем шуткой, до категорических приказов, подкупов и угроз. Для непосредственных контактов со мной был выбран Боденшац, чье имя с изумлением я услышал от швейцара отеля «Баур о Лак» примерно через пять недель после моего приезда. Он привез письмо от Геринга, в котором он сердечно, на ты, пытался убедить меня, что этот случай был всего лишь грубой игрой, «целью которой было заставить меня пересмотреть некоторые мои чрезмерно дерзкие замечания», и давал слово чести, что я могу вернуться в Германию и он гарантирует мне абсолютную безопасность и свободу. Там даже был от руки написанный постскриптум, где Геринг писал: «Я надеюсь, ты примешь мое слово». Я уже не собирался быть одураченным так просто, поэтому просто слушал выспренные речи Боденшаца. Моей главной заботой было выиграть время, пока я не вытащу своего мальчика, и не сказать ничего, что могло бы впутать в это дело Фроделя, если он действительно дал мне возможность бежать. Я гневно кричал, что это постыднейший факт, что со мной обращались самым унизительным образом и что мне нужно время обдумать эту ситуацию. Боденшац собирался уехать в «Арозу» на пару дней, а потом вернуться за ответом.

Через два дня все еще не было никаких вестей от Эгона, так что я решил усложнить ситуацию, начав обвинять Геббельса, которого подозревал в том, что это он спланировал весь заговор. Мог ли Геринг гарантировать мне безопасность от будущих козней мстительного маленького доктора, хотел бы я знать? У Боденшаца, по-видимому, были запасные инструкции быть жестким при необходимости. «Мы не можем замалчивать это дело бесконечно, – сказал он. – Люди из отдела иностранной прессы уже начинают задавать неудобные вопросы. Если вы не облагоразумитесь, дела могут повернуться плохо для вашей семьи…» Я уже придумал ответ на этот вопрос. «Скажите своему начальнику выбросить любые мысли о заложниках из головы, – сказал я резко. – Если я услышу, что хотя бы одному из моих родственников угрожают, я опубликую все, что знаю о нацистском режиме. Все мои записи хранятся в безопасных местах, обещаю вам, что даже Геббельс не будет спокойно спать». Это успокоило Боденшаца, который к тому моменту исчерпал все свои аргументы. Я даже проникся некоторым сочувствием к нему в его неприятной миссии. «Очень хорошо, – сказал он, отступая, – я сообщу Герингу и позвоню вам из Берлина. Должен быть способ решить этот вопрос».

Через три дня он сообщил о следующем визите с новыми аргументами. Когда он приехал, то предложил мне самую настоящую взятку. Это правда, сказал он, что мои офисы в Берлине закрыты, но сделано это исключительно в рамках реорганизации информационных служб. Мне предлагали важный пост у Геринга в связи с четырехлетним планом, и я был волен сам назначать свою зарплату. Геринг встречался с Гейдрихом, и ордер на мой арест был аннулирован. Я должен был решить, принимать ли это предложение, до Пасхи. В противном случае мне пришлось бы самому нести ответственность за все последствия своей добровольной эмиграции. Это было все, что мне нужно было знать. Тем же вечером я наконец-то поехал на вокзал забрать Эгона. Последняя связующая нить была разорвана.

Из Цюриха мы уехали в Лондон, где я устроил Эгона в школу Св. Павла по рекомендации писателя Оливера Онионса. У меня было немного денег в Англии, компенсация от дела о клевете, которое я выиграл у газеты Express в 1935 году, а небольшую сумму, которая была еще мне нужна, я одолжил у своих английских друзей. Я за все расплатился. Игра в кошки-мышки в Берлине продолжалась. Я слышал, что Гитлер даже вызывал Германа Эссера в Берлин и пытался убедить его отправиться в Лондон и использовать свое влияние, чтобы уговорить меня вернуться. «Дайте ему мое слово чести, что ему нечего бояться по возвращении. Все это было обыкновенной шуткой, и ему не было никакой нужды бежать», – говорил Гитлер, как рассказывали мне потом. Эссер навел справки, расспросив пару моих друзей в министерстве иностранных дел Германии, могло ли такое путешествие иметь какие-то последствия. «Не тратьте свое время, – сказали ему. – Какие гарантии, по-вашему, вы можете ему предоставить? Ханфштангль не вернется, можете быть в этом уверены».