Мой друг Адольф, мой враг Гитлер - [115]

Я попробовал спросить своих соседей, как называется последняя станция перед Лейпцигом, но, пока они вспоминали, мы ее проехали и уже прибывали в город. Я пропустил толпу, текшую по платформе, и вышел с другой стороны вагона. Признаков комитета по торжественной встрече не было, так что я прыгнул в такси и поехал в отель «Астория». Там я узнал, что через пару часов отправляется ночной экспресс в Мюнхен. Я решил попытаться и связался с моей секретаршей еще раз. Добрая женщина все еще оставалась в офисе. «С вами все в порядке?» – спросила она встревоженно. «Да, я в Лейпциге, один. Если кто-нибудь спросит, не связывался ли я с вами, скажите, что я звонил сообщить, что возвращаюсь в дом своей матери в Уффинге, чтобы отпраздновать свой день рождения».

Я вышел наружу, поймал другое такси и поехал в отель «Хауф», сказав водителю, чтобы он подождал меня на углу, не выключая двигатель. Осторожно приблизившись к отелю, я посмотрел сквозь стеклянные двери. В вестибюле никого не было, но в помещении швейцара среди прочих вещей стоял и мой багаж. Я зашел внутрь. «Хайль Гитлер, герр доктор», – сказал носильщик, который знал меня по моим многочисленным визитам в Лейпциг вместе с Гитлером. «Джентльмены сказали, что вы должны прийти, и я вас ждал. Ваша комната уже готова. Отправить ваши сумки наверх?» – «Я только что встретил своего друга и решил остановиться в „Астории“. Отнесите мои вещи в то такси, будьте любезны», – сказал я, протягивая ему щедрые чаевые. Потом я написал записку Фроделю: «Позвонил в канцелярию и получил новые инструкции. Ночь проведу в „Астории“. Увидимся утром».

Следующим утром я был в Мюнхене. Я обнаружил, что через час с небольшим отправляется поезд в Цюрих. Я рванул в отель «Регина», который находится недалеко от центрального вокзала, и позвонил своей сестре Эрне в ее дом в пригороде Зольн. Я взмолился, чтобы она немедленно прибыла в отель, если надо, то прямо в ночной рубашке, потому что мне отчаянно нужно было сообщить ей кое-что крайне важное. Я ждал до последнего момента, но она не появилась. Через три часа я пересек швейцарскую границу в Линдау. Это был день моего рождения, и я в последний раз на ближайшие десять лет видел свою родину.

Со временем я смог собрать воедино большую часть фрагментов той жуткой головоломки. Кажется, ход событий запустила ремарка Юнити Митфорд. Мы часто виделись с ней в Мюнхене, и она стала близкой подругой Эрны. Она постоянно бывала в Коричневом доме, ее поддерживали деньгами Геринг, Розенберг и Штрайхер, но, на мой взгляд, она проводила слишком много времени не с теми людьми в партии. Она была без ума от Гитлера. Постоянно «фюрер то» и «фюрер се». Полагаю, она думала (несмотря на то что ее сестра замужем за сэром Освальдом Мосли), что всегда сможет добиться большего и стать женой Гитлера. Поскольку она была весьма привлекательной особой, я считал полезным держаться ближе к ней и пытался внушить ей собственные идеи в надежде, что она будет их повторять. Вероятно, все, о чем она говорила с нацистами, это моя гневная критика Геббельса и Розенберга и шоферишек и мои жалобы, что эти люди направляли Гитлера по неправильному пути.

Однажды я, видимо, зашел слишком далеко. Мы катались на озере Штарнберг с Эгоном на яле, и, должно быть, я опять ругался в своей обычной манере, когда она повернулась ко мне и сказала: «Если вы так думаете, то у вас нет права продолжать быть его советником по иностранной прессе». «Конечно, у меня есть это право, – возразил я. – Если он терпит вокруг себя одних подпевал, то это приведет только к несчастью». Когда мы пришвартовались у Королевского баварского яхт-клуба, Эгон, которому было уже пятнадцать и который был уже очень наблюдателен, сказал: «Отец, эта женщина тебя ненавидит. Я прочел это в ее глазах».

Мое фатальное замечание, которое она повторила, касалось критики безумной милитаризации и военного культа в партии. «Со всем уважением к погибшим, – говорил я, – если будет еще одна война, я скорее буду в окопах, чем торчать в Нью-Йорке, как мне уже приходилось. На передовой опасность прямая, а ты находишься рядом со своими товарищами. Как вражеский чужак во враждебной стране ты совсем один, и каждый день превращается в невыносимую пытку. Мои окна били, мне и моей прислуге угрожали и оскорбляли нас. Без передышки».

Фриц Видеман в своих мемуарах, опубликованных в 1950 году, описал ярость Гитлера, когда он узнал об этой истории. Видеману поручили вызвать меня в Берлин на следующий день и сказать, что вся история с самолетом была жестокой шуткой, чтобы напугать меня и заставить подчиняться приказам. Съемки Яровски показывали в канцелярии, и они вызывали там приступы саркастического смеха. Вся эта история сильно всех забавляла, пишет Видеман, до тех пор пока они не обнаружили, что я бежал в Швейцарию. Тогда они забеспокоились. Я знал слишком много. Единственное замечание, которое я могу добавить, связано с недавней встречей с пилотом. Через несколько лет после моего возвращения из изгнания я нашел его в Аугсбурге и пригласил пообедать. Он признал, что в той истории с полетом в Испанию сыграл свою роль. Он не знал, кем должен был быть его пассажир, до тех пор пока не увидел меня, и что он сымитировал поломку двигателя. Он заявил, что его настоящие указания были еще более ужасными. Он должен был летать кругами над аэропортом Борк рядом с Потсдамом и ждать дальнейших указаний по радио. Ему дали понять, что Геринг собирался развлекать высокопоставленных представителей из-за границы, а в кульминации воздушного представления предполагалось расстрелять манекен на парашюте.