Мой дикий сад - [19]

Многие баснописцы тоже отмечали усердие муравья. Они хвалили его за то, что он загодя готовится к ненастным дням, и осуждали стрекоз и кузнечиков (в действительности имелись в виду, очевидно, сверчки или цикады), которые проводят лето в пении, а зимой мрут с голода. Я не уверен, что стрекоза и муравей сами осведомлены об этой разнице между ними, но не ради них написаны все эти басни. Это мы, люди, так истолковали — для собственных нужд — поведение этих простодушных насекомых. В действительности по этому поводу можно сказать лишь одно: в каждом из нас есть что-то от стрекозы и что-то от муравья, а власти земные предпочитают толкать нас в муравьиную сторону.

Вернусь лучше в мой сад. Муравьи внесли важный вклад и в его внешний вид — они проложили в нем свои тропинки. Из каждого гнезда муравьев-жнецов выходят в разных направлениях несколько таких тропинок. Все они тянутся к скошенным полям. Их длина — от нескольких метров до десятков метров, а ширина — три-четыре пальца. Миллионы крохотных ног протаптывали эти тропы, подобно тому как копытца горных козлов и газелей протаптывают тропы в пустыне, ноги пастухов и овец — на склонах гор и копыта диких кабанов — в чащах. Все эти ноги давят, трут, толкают землю, сдвигают песчинки и камни, сминают ростки и с течением времени прокладывают свою дорогу, и в каждой из них есть своя логика, много говорящая о тех, кто ее проложил.

Я люблю тропы. В дни моего детства между отдельными кварталами Иерусалима простирались пустующие земли, машин было мало, и люди ходили пешком из одного места в другое. И в тропах, которые прокладывали их ноги, была та красота, которая присуща также высококачественному рабочему инструменту и ощущается в движениях рук старого мастера — та экономичная, геометрически правильная красота, которую формируют опыт, время, цель и практичность. Муравьиные тропы, хоть и протоптанные очень маленькими ногами, тоже образовались в результате непрерывного и длительного хождения по одному и тому же пути, но в них есть и нечто специфическое. Муравьи ходят по этому пути на работу и обратно, совершенно не отклоняясь от него. Они даже не смотрят по сторонам — не навестить ли кого-нибудь по дороге, не отдохнуть ли в сторонке, не поглядеть ли на природу и поразмышлять о жизни. Поэтому самая заметная особенность муравьиных троп состоит в том, что они не имеют перекрестков и развилок. Дорожный перекресток — это, по сути, место выбора, и развилка может привести муравья в другое место, свести его с другими живыми созданиями, с другими формами жизни, пробудить в его сердце запретные мысли, а может — даже сомнение или колебание. А муравей приговорен к пожизненному заточению и каторжным работам, причем заточен он внутри себя, где нет места для выбора, и потому его ноги пролагают тропу в соответствии с потребностями и законами его общества. В сущности, любой муравей свободен покинуть тропу в любой момент. Он не ограничен заборами. Но забор встроен в его сознание, в унаследованные им гены, в его сущность, и потому его тропа — не тропа скитаний или торный путь. И уж конечно, не туристский маршрут. Это рабочая дорога, путь притеснения и рабства.

Путь мой — страданий, труда и стремлений, —

Как мурашиная тропка в ветвях[14], —

так описывала израильская поэтесса Рахель муравьиную тропу. И еще она писала:

Лишь о себе говорить я умела.

Мал мой мирок, словно мир муравья.

Ноет под тяжестью бедное тело,

Груз непомерный сгибает меня[15].

Рахель нашла точные слова для описания тяжкой судьбы муравья, его рабской жизни, его труда и страданий. Но она же написала стихотворение о тропе, на сей раз не муравьиной, а своей собственной, — но тоже тропе страданий и труда:

Не пела я тебе, моя страна,

И имя я твое не прославляла,

И не слагала од о героических боях.

Лишь дерево взрастили мои руки

На берегах безмолвных Иордана.

Лишь тропку проложили мои ноги

В твоих полях[16].

Первоначальное значение того ивритского корня «квш», от которого образовано в этом языке слово «проложить», — это «нажим». Со временем к нему прибавились и другие значения, и главным из них стало слово «захват», «завоевание», «покорение». Потому Рахель специально подчеркивает, что тропа, которую «проложили» ее ноги, — это не военная тропа, не тропа «героических боев». Проложенная ею полевая тропа и то дерево, которое вырастили над рекой ее руки, — это, пожалуй, самый прекрасный дар, который может дать человек своей стране, и они выражают совершенно иной тип связи индивида и общества.

Плодовые деревья

Принято говорить, что человек, который ест плоды своего сада, испытывает какое-то особое удовольствие. Но несмотря на несомненную романтику жизни «под виноградником своим и под смоковницей своею», сколько, скажите, плодов от этих своих деревьев может съесть один человек? И сколько лопающихся и капающих мешочков и баночек он может нагрузить на ни в чем не повинных гостей? И сколько банок варенья и компота он может приготовить, раздать и отложить про запас? Неслучайно мы то и дело слышим об ужасных случаях, когда сироты, вдовы и вдовцы оставались с сотнями килограммов джема, приготовленного их скончавшимися родственниками, которые посадили слишком много плодовых деревьев и поэтому добавили свои банки к тем, что они сами унаследовали от бабушки или дядюшки. Люди всего-то хотели посидеть под своей сливой или своим абрикосом, а кончили тем, что утонули в бочке джема или в котле с компотом.