Мой брат, мой враг - [51]

* * *

Звонок в дверь раздался почти в полночь. Бильбао открыл ее. На пороге стоял Коленька. Чуть позади довольно улыбался Сиротка:

— Задание выполнено, шеф.

Как оказалось, он позвонил Коленьке лишь для того, чтобы проконсультироваться, кто бы из общих знакомых мог доставить коробку с бабочкой из Ростова сюда. Коленька вызвался сделать это сам.

— Смотри, какое я тебе чудо привез.

Бабочка была огромной, будто вырезанной из черного бархата, отливающего одновременно золотом и изумрудом. На коробке была подпись по-латыни, и Коленька пояснил:

— Я у хозяина, у того, кто мне ее передал, кое-что выяснил. Называется райская орнитоптера, водится только в Новой Гвинее, и нигде больше. У мужика в основном гвинейские бабочки, ему там в свое время поработать пришлось. А ты над чем голову ломаешь?

— Отдохнешь с дороги? — спросил Бильбао.

— Нет, ехать-то к вам всего ерунда, но я и в поезде умудрился поспать.

— Тогда садись, прикинем вместе, что у меня получается.

У Брута — десять активных штыков, те, которые на его содержании. В четверг Лукаш четверых из них попробует увезти с собой на вокзал, где начнет игру в кости. Оттуда они поедут обмывать выигрыш за город, в пустующий дом одного из знакомых Солодовых. Дело техники — довести гостей до такого состояния, чтоб на следующий день они не в состоянии были подняться. Водка там будет особая, с соответствующей начинкой. В ту же ночь Лукаш уедет отсюда на поезде и больше тут не появится.

Водитель Брута Леша Шанс тоже из игры выходит. С ним уже побеседовали, в четверг он умчится к якобы внезапно заболевшей матушке.

Михась, он же Мишка Чума, прапорщик из военкомата, а по сути первый помощник Брута, тот, который стрелял из автомата в Ивана Николаевича Петрова, сейчас взял отпуск и из города выехал. Наверняка из-за страха, что менты, прекрасно знающие обо всем, могут его в любую минуту сцапать.

Остальных бойцов армии Брута прибывшие из Светловска члены орды будут выводить из строя по одному. Адреса есть, известно, какими маршрутами брутовцы добираются до своего шефа…

— Ничего сложного, — подытожил Бильбао. — На нас играет и то, что мальчики эти еще непуганые. Думаю, разберемся с ними. А главное — выключить бы из игры Брута. Прорабатываю несколько вариантов, но я его почти не знаю, и трудно угадать, что он предпримет.

— И что это за варианты? — спросил Коленька.

Бильбао неопределенно пожал плечами:

— К примеру, я уже поговорил с теми, кто строил Бруту загородный дом, и теперь знаю, что там есть глубокий бетонный подвал с приставной деревянной лестницей. В подвале хранится в бочонках и бутылках сухое виноградное вино — любимый напиток этого господина.

Коленька покрутил головой:

— Иногда кажется, что ты курсы усовершенствования при КГБ заканчивал.

Сиротка при этом рассмеялся.

Бильбао серьезно ответил:

— Все это — простая самодеятельность, а не профессионализм. Но — чем богаты…

— Ты сам повезешь бабочку Бруту?

— Я боюсь, что он меня знает. Петров как-то об этом обмолвился. К Бруту пойдут Чех, Захар Скрипач, ну и еще кто-нибудь крепенький. А я — уж сразу к Пугачеву.

— Возьми меня с собой.

— Нет, Коленька. Ты свое дело сделал. Ты привез райскую орнитоптеру.

— Черт, — удивился Коленька. — Как же ты с первого раза название такое запомнил?

— Нужно, вот и запомнил.

Чех без труда нашел на рынке место, где торговал Кисляк. Ему было лет двадцать пять, одет торгаш был как на картинке и источал аромат дорогого одеколона.

— Привет, — сказал ему Чех и улыбнулся, как старому знакомому. Впрочем, за знакомого себя он и выдал. — Не помнишь меня?

Кисляк сощурил глаза:

— Хоть на память и не жалуюсь…

— Мы как-то из Турции одним рейсом возвращались. Я знаю, ты бабочек вез.

Кисляк хмыкнул:

— Ну допустим. Только я их вроде никому не демонстрировал.

— Это не важно, — сказал Чех. — Главное, разбираешься в таком товаре. Потому у меня к тебе просьба: подскажи, сколько эта штука может стоить?

И он показал торгашу коробку с бабочкой.

Кисляк аккуратно поставил ее на прилавок, покачал так, чтоб солнечный цвет заиграл на черном бархате крыльев. Крылья вспыхивали золотом и изумрудом.

— Пару бутылок дам.

Чех улыбнулся:

— Я похож на лопуха? Прости, ошибся. Поверил, что ты можешь советом помочь. У меня ведь таких коробок целая партия, я бы тебе отстегнул как посреднику, если бы дельного покупателя предложил. Но на нет и суда нет. Бывай.

Кисляк тотчас положил ладонь на коробку:

— Не спеши. Может, я тебя за полного лоха принял, вот и прощупывал.

— Девок прощупывай.

Чех решительно взял коробку и повернулся было с твердым намерением уйти отсюда, но Кисляк сказал уже другим тоном:

— Ладно, постой тут минут пять, узнаю сейчас о покупателях. Как бабочку твою зовут?

— Читай, если латынь знаешь. — Чех ткнул пальцем в надпись на коробке.

— У меня, между прочим, пединститут за плечами, — улыбнулся Кисляк. — Там учили кое-чему. — Зашевелил губами, глядя на подпись, потом спросил: — Теперь честно скажи: из музея, ворованная?

— Чистая. Из-за хреновых обстоятельств мой дед, зоолог, коллекцию распродает.

— Так родственника с продавцом и надо бы свести.

Чех улыбнулся:

— Правильно по идее. Но, во-первых, моему деду под семьдесят, и не будет он по рынкам бегать, а во-вторых, если б он бегал, мы бы с тобой без барыша остались, так? В общем, звони кому хочешь, только я сейчас никого ждать не намерен, поскольку спешу. Не одними бабочками живу. Приду к вечеру, часов в пять, узнаю, что к чему.