Связь была на удивление четкой, Макарову даже показалось, что он слышит дыхание говорившего с ним генерала. Голос того был слишком уж бодр, и Макаров, знавший своего шефа много лет, понял, что ничего хорошего ждать от встречи с ним не придется. Впрочем, все хорошее, как ни крути, в природе, кажется, вообще перестало существовать.
Он вышел из «кашээмки», достал было сигареты, но взглянул на часы и опять сунул пачку в карман.
Перед ним тотчас появился старший лейтенант Зырянов, спросил:
— Едем, товарищ полковник?
— Едем, в Бамут. Туда, где машинно-тракторная станция стояла, знаешь?
— Знаю, на северной окраине. Там полковой командный пункт, медики.
— К девкам наведывался?
— Я Витю Рындина туда вез, товарищ полковник, когда его… Не довез живым.
Макаров, обозлясь на себя, буркнул:
— Поспешаем.
Езда по жесткой раздолбанной дороге заняла почти час. Посреди пути пришлось сбросить скорость еще и из-за того, что почти вплотную к трассе подступал островок леса. Бойцы приникли к бойницам по левому борту бэтээра, туда же направили ствол пулемета. Обошлось.
Генерал уже ждал Макарова. Засветился хитрой улыбкой, шагая от вагончика навстречу полковнику, протянул руку:
— Привет, Олег.
Лет десять назад они, тогда оба подполковники, учились в академии, ходили вместе в театры, а иногда в ресторан и были, естественно, на «ты». Но десять лет есть десять лет…
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор.
Тот недовольно качнул головой:
— Брось ты это, не на параде ведь. Как живешь? Глаза чего-то у тебя тусклые.
Тронул за локоть, не спеша повел в сторону застывшей в чистом поле «вертушки». Макаров ничего не ответил, но отметил про себя, что генерал выглядит тоже неважно. Поредел, побелел чуб, высокий лоб изрезали темные морщины.
— Дома давно был? Как Тома?
— Я ее четыре месяца назад видел.
— Ясно, ясно, — генерал поднялся по короткому трапу в вертолет. — Заползай, располагайся. Боржоми хлебнешь? Коньяк не предлагаю, скоро на побывку поедешь, там разговеешься. На месячишко подыщем тебе подмену. Вот только…
Генерал зашелестел картой, раскладывая ее на узком сиденье, и у Макарова от дурного предчувствия дернулась левая щека. Всего несколько дней назад в тяжелых боях он потерял убитыми и ранеными до трети офицерского состава, местные и дальние госпитали забиты его солдатами, а пополнение пришло молодое, зеленое, необстрелянное, его еще учить и учить, об этом все знают и обещали Макарову дать такую возможность. На кой же черт эта карта?
— Вот только завтра тебе придется поддержать соседа-армейца, — бодренько, почти весело произнес генерал. — Смотри сюда: здесь скопились «чичики»…
— Я пацанов в бой не поведу, Борис Романович. — Макаров демонстративно отвернулся от карты и стал разглядывать огромную серую муху, бьющуюся в окно иллюминатора.
Генерал, кажется, был готов к такому ответу. Не удивился, не возмутился, сказал, не повышая голоса:
— Знаешь, почему ты свои три звезды на одну вышитую никак не поменяешь? Зарываешься не там, где надо, забываешься. Думаешь, ты шахтер, и тебе углем о каску стучать можно, бастовать? У нас война, Олег…
— У нас война. — Макаров продолжал смотреть в выпуклое стекло. Глупая муха билась о него и не улетала. — Война, а не скотобойня.
— Ты полегче, полегче.
— Куда уж легче? Пацанов дали, которые еще не знают, зачем подствольник в автомате, и их под пули бросать? Я не смогу это сделать, не поведу их.
Генерал подошел к двери «вертушки», выглянул наружу, словно желая удостовериться, не подслушивает ли их кто, потом сказал уже менее дружелюбно:
— Ты меня, Макаров, за самодура не считай. Думаешь, это моя выдумка, да? Думаешь, не знаю, какое у тебя положение? Но что делать! Все газеты только и пишут, что наши войска — тыловые крысы, сидят за спиной армейцев.
— А мне до фени, кто и что пишет. Мне сегодня не с кем идти на эти вот ваши цели!
Генерал тоже завелся:
— Это, товарищ полковник, и ваши цели, если вы еще себя командиром считаете. А не считаете — что ж, найдем другого, кто понимает, что такое устав и приказ. При другом, правда, больше твоих же бойцов ляжет, но если и это тебя не волнует…
— У меня зеленая пацанва!
— А у других что, сплошь «краповые береты», что ли? Самолетов не хватает, чтоб гробы и раненых увозить, а ты тут в позу становишься. Не хочешь понять, что ситуация такая сложилась — особая. Исключительная, можно сказать, ситуация.
— Как в Карабахе тогда, что ли?
Макаров тут же пожалел, что сказал эту фразу. Но она сорвалась с языка непроизвольно.
Это произошло в самом начале карабахского конфликта, когда оба они были подполковниками, но уже заметно разнились по занимаемым должностям, потому один жил в палатке, поставленной наравне с другими за полем военного аэродрома в Гяндже, а другой — в гостинке.
«Ко мне тут из села одного жители приходили, из Чайкенда, боятся, что азербайджанцы на них не сегодня-завтра нападут, так ты выдели людей, офицера и человек десять, пусть поживут в Чайкенде для успокоения масс. Никакого нападения, конечно, не будет…»
«Боря, так дело не делается. Согласно тактике…»
«Да брось ты о тактике рассуждать, не в академии находишься. Тут же исключительная ситуация. Если боишься, то знай: я на себя всю ответственность беру. Тебе моего слова достаточно?»
