墨瓦 Мова - [52]

Несколько недель назад, увидев фотку одной особо злобной медиакритикессы, которая только-только разгромила в своей колонке дизайн нового сити-лайта, он пошутил: «О, чудное фото! Дама с собачком. Собачка — слева». Он, кажется, и сам тогда вздрогнул, потому что по-русски слово звучало бы совсем иначе. Я это заметил, а остальным было насрать. Так вот, мы посмотрели ролик для гиперхрама. Вижуал был мощный. Очень мощный. Говорю же, Ганин талантливый сукин сын! Работал он в своей любимой манере ready made mixed, не дорисовывая ничего к уже до нас созданному человечеством видео. Эффект обеспечивался исключительно цветными фильтрами, монтажом и замедлением видеоряда.

На экране чередовались устаревшие духовные ритуалы. Вот хрупкий мужчина с некрасивым лицом на очень высокой ноте пел Salve Regina Антонио Вивальди в костеле. Вот над утренним городом несся из минарета азан. Вот на байрам после слов «Аллах акбар» оседала, опускаясь на колени, волна человеческого моря. Вот буддисты тхеравады наклеивали тонкую золотую жертвенную ленту на статую Будды. Не знаю, за счет чего, но подать ряд образов устаревшего служения Ганину удалось очень ярко. За несколько секунд от вида всего этого старья становилось тошно. И вот, на дне одряхлевшего христианства и сопливого хипповского буддизма, внезапно, с засветкой, проступало изображение мужчины из последнего ролика весенней коллекции Boss Hugo — серый плащ, белая рубашка, пронзительный взгляд.

Квинтэссенция нового мессианства, экстаз распознать самого себя под плащом мессии. Ему как-то удалось схватить сущность новой европейской духовности: все наши старые культуры на фоне уверенного в своей миссии мужчины-пророка Boss Hugo выглядели не то чтобы недостаточно привлекательными или недостаточно брендированными, но именно недостаточно духовными. Одного просмотра ролика хватало, чтобы понять, где сейчас живет бог. И где сейчас находится дом бога (в Гелиополисе, Вильнюс). Человек, который никогда не пробовал мову, не был бы способен создать нечто, от чего за пятьдесят секунд motion по телу пробегала дрожь.

Я никогда так не работал — на основе уже готового материала. Обычно мы садились и вместе с дизайнером вырабатывали концепцию, которую он визуализировал, а я подбирал текст. Но произведение Ганина было настолько сильным, что я забыл про любые претензии и пожелания по оптимизации нашего creative duo. К тому же дополнять это текстом явно не требовалось. Нужен был только финальный слоган. Который родился сразу же, автоматом, на волне моего восхищения.

— Хорошо, — сказал я. — Текстом я бы подкрепил коннотацию с автомессианством.

Тут мне хотелось его подколоть и заодно еще раз проверить. Поэтому я написал мой motto сначала по-английски: «And the Savior shall come». А потом перевел на русский, якобы со случайной ошибкой: «И придет Збавіцель». Я посмотрел ему в глаза. Он все понял и усмехнулся. Стер бэкспейсом «Збавіцель» и написал «Спаситель». Сделал это быстро, чтобы программа не успела засэйвить этого «Збавіцеля» и через сеть отправить жалобу куда нужно.

Мы еще раз посмотрели ролик вместе. Мой слоган подчеркивал его основную идею. Видеоряд же доносил до человека, который ищет бога, что бога сейчас искать надо прежде всего в бутике, а потом — в зеркале, отражающем тебя самого в рубашке из новой коллекции. Арт-директор был доволен, владельцы гиперхрама выдали нам с Ганиным спецпремию. Что бывает очень редко, потому что заказчик сейчас пошел жадный и деньги любит больше, чем людей, которые ему эти деньги помогают зарабатывать.

Что было дальше? Нет, мы не бросились друг другу в объятья, будто два престарелых гея, не побежали по ромашковым лугам вместе употреблять запрещенные тексты. Почему я не сделал первый шаг еще тогда? Потому что есть одно правило, которое за два года употребления усвоит любой наркот. Правило такое: не думай, что у тебя есть друзья. Друзей у торчка нет. Любой человек, которому ты случайно или осознанно откроешься, может завтра сдать тебя «госам», как китайский бомж ПЭТ-бутылку. Даже если он сам — наркот. И тем более, если он сам — наркот. Тем, кто подвел под срок друга — самим скостят срок. Такое вот сволочное правило. Но кто сказал, что это не сволочной мир?

Поэтому мы не выходили на контакт. Только переглядывались, посмеивались, перемигивались. Он же — чем дальше, тем больше оговаривался. Возникало ощущение, что Ганин только на мове и читает, что он даже уже думает на мове. Множество раз на креативных штурмах он прокалывался, произнося, например, «як» вместо «как», «гэтым» вместо «этим», «иншая» вместо «иная». «Подпись» у него была мужского рода и с твердым «с». Особенно выдавали его ударения и всегда твердый звук «р». «ГавОрым» вместо «говорИм» — самый распространенный косяк. Оговорочки, оговорочки — никто, конечно, ничего не замечал, потому что директорат состоял из китайцев, которым — что русский язык, что мова — одинаково варварский диалект. Остальные думали: какая творческая натура! Слова по-русски правильно сказать не может!

Все решил один наш совместный заказ. Может быть, самый странный в моей жизни. Чтобы ввести в курс дела, нас вызвал к себе сам исполнительный директор агентства. Он поил нас зеленым чаем, угощал покупными ватрушками с бобами, врал, что ватрушки испекла его жена, расспрашивал, как у нас дела и когда мы собираемся в отпуск (наши заявления на отпуск он сам же недавно и завернул с комментарием: «Очень много для вас работы»). По всему было видно, что заказ важный. «Понимаете, коллеги, — объяснял он, продолжая обходить суть, — получить такой заказ — исключительно почетно для любой креативной группы. От такого заказа до премии за духовное возрождение — буквально один шаг». «А от кого заказ?» — спросил я, потому что Ганину как всегда все было фиолетово — и от кого заказ, и какие у них пожелания — получив письменное «тэ зэ», он погружался в мир чистого креатива.