Мотив вина в литературе - [5]
Например, «Зерцало суемудрия раскольнича» считает, что все грехи берутся от расколов, а сам этот текст призван победить расколы: «Предисловие книзе сей очевидному зерцалу, изъявляющему расколы».[5] Причем действие этой книги должно быть подобно победе Давида над Голиафом: «Мáла книжица сия, но разум в ней многия <…> И Давид мал велика убил Галиафа; сице и та книжица рожденных от ада раскольников нынешних силна побеждати, вся же правоверныя пользы исполняти».[6] Как мы видим, этот текст полемичен, как и большинство зерцал, и обращен ко всем читателям, как и текст «Диоптры», расмотренной раньше. В качестве альтернатив для читателя в «Зерцале суемудрия раскольнича» выдвигаются два пути — в ад и в рай: «…Господь Бог сотвори человека самовластна и положи пред ним два пути <…> един велми и просторен и всякими украшениями света сего украшен. Другии же путь велми тесен, негладок <…>. Сам бо Господь неложными Своими устами рек: яко ходящии широким путем идут во адскую пропасть, а тесным <…> в жизнь вечную».[7]
В дальнейшем текст все время апеллирует к этим двум путям, которые становятся визуальным знаком результата суда Всевышнего. Предполагается, что широкий путь включает в себя все удовольствия временного бытия, а значит, пьянство среди них тоже есть. Другое дело, что автору не нужно конкретизировать список, ибо читатель сам определит, чем он страдает, когда будет читать текст. Кроме того, последний своей логикой выберет узкий путь, а волей будет стремиться по нему идти.
Другое дело, что, как и в «Диоптре», возникает вопрос, что происходит с читателями, которым не хватило воли изменить свою жизнь, если текст абсолютно спасителен по своей природе. При этом текст дает ответ на этот вопрос: тот, кто от дьявола совершенно, не в состоянии прочитать эту книгу.[8] Естественно, что, не читая ее, он не может очиститься. Такое вроде бы логично, ибо книга помогает всем, но тем, кто ее читает. Однако тогда становится непонятным, кому адресован текст, если настоящий раскольник, которого эта книга призвана спасти, не будет ее читать, что известно автору книги изначально.
Следовательно, книга здесь предстает как инструмент судьбы (кто от дьявола — тот не читает ее), окончательно проводящий грань между спасенными и погибшими. Причем разграничение путей приписывается Богу, даровавшему человеку свободу, а значит, движение, как по широкому, так и по узкому, не противоречит Его воле. Важно, что дается ссылка на библейский текст. В указанном месте мы находим сентенцию похожую, но далеко не такую же: «Внидите узкими враты, яко пространная врата и широкии путь вводяи в пагубу, и мнози суть входящии им. Что узкая врата и тесныи путь вводяи в живот, и мало их есть, иже обретают его» (Мф. 7: 13–14). Так, повеление («Внидите» — это imperativus), существующий в Евангелии, заменен в «Зерцале суемудрия раскольнича» констатацией факта. За счет этого исчезло обращение к читателям, характерное для текста-ориентира, и книга из предупреждения стала выпиской из заключительного акта суда. В результате, текст совершенно не справился с изложенной изначально сверхзадачей: служить апологезой официального православия, обращаясь в среде раскольников.
Мотив «пьянства автора» оставил грань между автором и читателем фиктивной. Ведь и автор и читатель одновременно оказываются и разведенными и неразведенными по разным полюсам мира. Так, автор грешен, а читатель уже самостоятельно очищен; но автор создает книгу, которая очищает читателей. Наконец, обе стороны ожидает один и тот же финал. Тем самым между ними нет непроницаемой грани: она поддерживается лишь риторически и в узком настоящем времени.
В результате расслоения образа автора текст по-настоящему оказывается обращенным к любому читателю. Что вполне логично, так как зерцала признают наличие в мире одного только Творца, а значит одной логики, одной истины. Поэтому мотив вина, а особенно в применении к автору текста, — это достаточно удачная инновация. Интересно, что произошел отход от традиционного построения зерцала, когда конкретному тексту предшествует обширная абстрактная теоретическая часть. В «Диоптрии…» в этот композиционный элемент, необходимый для сохранения структурной связи с жанром, вводится конкретный пример, затрагивающий экзистенциальный базис самого текста — образ его автора. В результате текст получил большую суггестивность и обращенность к своему номинальному адресату.
Изменился в «Диоптре» и образ книги, ибо она стала реально обращена ко всем, как и заявлено в «Предисловии». Традиционная же апологетическая модель, при которой совершенный автор пишет к погрязшему в грехах читателю не решает главную задачу — обращения такого читателя. Ибо последний не в состоянии пробиться сквозь отрицательные по отношению к нему риторические штампы, насыщающие традиционный полемический трактат.
А. Ю. Веселова. Санкт-Петербург
В темнице тела. Об одной загадке XVIII века
Загадка LXXIII
Жизнь Осипа Мандельштама (1891–1938), значительнейшего поэта XX столетия, яркая, короткая и трагическая, продолжает волновать каждое новое поколение читателей и почитателей его таланта. Акмеист в предреволюционное время, он состоял в чрезвычайно сложных отношениях со своим веком. Слава его выплеснулась далеко за пределы России и той эпохи. Итальянский режиссер Пьер Пазолини писал в 1972–м: «Мандельштам… легконогий, умный, острый на язык… жизнерадостный, чувственный, всегда влюбленный, открытый, ясновидящий и счастливый даже в сумерках своего нервного заболевания и политического кошмара… причудливый и утонченный… – принадлежит к числу самых счастливых поэтических прозрений XX века».
Мемуары Ирины Одоевцевой «На берегах Невы» читают и перечитывают уже несколько десятилетий, однако загадки и тайны до сих пор не раскрыты. Олег Лекманов – филолог, профессор Высшей школы экономики, написавший книги об Осипе Мандельштаме, Сергее Есенине и Венедикте Ерофееве, – изучил известный текст, разложив его на множество составляющих. «Путеводитель по книге «На берегах Невы» – это диалог автора и исследователя. «Мне всегда хотелось узнать, где у Одоевцевой правда, где беллетристика, где ошибки памяти или сознательные преувеличения» (Дмитрий Быков).В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Перед вами сборник лекций известного российского литературоведа, в основе которого – курс, прочитанный в 2017 году для образовательного проекта «Магистерия». Настоящее издание – первое в книжной серии, в которой российские ученые будут коротко и популярно рассказывать о самом важном в истории культуры.
Эта книга о Сергее Есенине (1895–1925) – новый, непредвзятый взгляд на его драматическую судьбу. Здесь подробно исследованы обстоятельства его жизни, в которой порой трудноразличимы миф и реальность, маска и подлинное лицо. Авторы книги – авторитетные филологи, специалисты по литературе русского модернизма – на основе многочисленных документальных свидетельств стремятся воссоздать образ Есенина во всей его полноте. Следуя от раннего детства до трагического финала жизни поэта, они выявляют внутреннюю логику его биографии.
В эту книгу вошли статьи, написанные на основе докладов, которые были представлены на конференции «„Революция, данная нам в ощущениях“: антропологические аспекты социальных и культурных трансформаций», организованной редакцией журнала «Новое литературное обозрение» и прошедшей в Москве 27–29 марта 2008 года. Участники сборника не представляют общего направления в науке и осуществляют свои исследования в рамках разных дисциплин — философии, истории культуры, литературоведения, искусствоведения, политической истории, политологии и др.
Сборник посвящен поэме Вен. Ерофеева «Москва–Петушки» как образцу прозы второй половины XX века. В статьях предлагаются разные подходы, позволяющие, по мнению авторов, относительно объективно понять и истолковать подобные произведения.В заключение публикуется записная книжка Вен. Ерофеева 1974 года.
Книга Михаэля фон Альбрехта появилась из академических лекций и курсов для преподавателей. Тексты, которым она посвящена, относятся к четырем столетиям — от превращения Рима в мировую державу в борьбе с Карфагеном до позднего расцвета под властью Антонинов. Пространственные рамки не менее широки — не столько даже столица, сколько Италия, Галлия, Испания, Африка. Многообразны и жанры: от дидактики через ораторскую прозу и историографию, через записки, философский диалог — к художественному письму и роману.
«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.
Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.
«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.