Мост Верразано - [28]

— Ну, ничего, родная… Надеюсь, все обойдется. Завтра я попробую это дело повернуть все-таки…

Она посмотрела на него с надеждой. И спали они в эту ночь вместе — вторую ночь подряд, что (этот оборот мы уже использовали) случалось далеко не каждый день.

…Теперь нам придется снова следить за событиями по дням. Итак, понедельник. Си-Джи с утра пораньше пригласил к себе Мабена и проинформировал о вчерашних событиях — впрочем, создавалось впечатление, что шеф охраны уже знает обо всем и слушает господина Гилберта из чистой вежливости. Когда Сй-Джи получил вторую чашку кофе, позвонил Тим Пратти, обозреватель национального телевидения, и пообещал подъехать (он выразился; «подскочить») примерно через час, если ему зарезервируют место на стоянке. Затем состоялось короткое совещание — на Западе что-то не заладилось с продажами полноприводной модификации «гурона», и господину Гилберту пришлось, фигурально выражаясь, стукнуть кулаком по столу. Затем снова появился Мабен — привел к принципалу неимоверно улыбчивого молодого человека в очень дорогом костюме и ботинках вроде бы крокодиловой кожи. Это был. консультант из фирмы «Фрисби энд Фрисби», охранного агентства, с которым Мабен сотрудничал, — консультант по играм в прятки. «Господин Гилберт, сэр, у нас есть именно то, что вам нужно, сэр! Ма-аленькая вилла в предгорье — разумеется, все удобства, сэр, три ванные комнаты, четыре спальни, по-олнейшая изоляция — очень легко расположить охрану, — по-олней-шая изоляция, господин Гилберт…»

Господин Гилберт мимолетно пожалел, что не поручил все это дело Мабену — для вящей секретности, — но, с другой стороны, заинтересованным лицам ничего не стоило разузнать, для кого именно Мабен ищет «по-олней-шую изоляцию»… Он бегло рассмотрел план виллы с окрестностями; действительно, от ее заборов и живых изгородей просматривалось все вокруг, так что засаду не устроишь, и обронил;

— Принимается, Господин Мабен, надеюсь, обо всем позаботится…

Молодой человек от «Эф-энд-Эф» одарил его совершенно уж невероятной улыбкой и удалился в сопровождении Мабена.

Энн с мальчиками должна была улететь в Париж сегодня же вечером из аэропорта Кеннеди, и Си-Джи со стесненным сердцем подумал, что в нарушение всех обычаев он не поедет их проводить. Плохо!

Что же касается Энн, то она — в уютной тишине их дома, куда даже шум машин не долетал, так что можно было решить, что вы не в Нью-Йорке, — чувствовала себя, как ни странно, спокойно и этому спокойствию поражалась. Муж — она это не только понимала, но и ощущала, — муж в смертельной опасности; ее самое с сыновьями посылают в неизвестность из привычного, уютного, ею самой обустроенного жилища — из дома, настолько безопасного, незыблемого какого-то, что тень этой незыблемости падала и на его окрестности» вплоть до моста через Хар-лем-ривер… И вот, ее с детьми упрятывают ради их безопасности куда-то, она еще не знает куда, и там, как она явственно предвидела, их будет одолевать только ощущение опасности.

Не хочу, чтобы Миллер ехал с нами, размышляла она. Не хочу… Вот если бы господин Эйвон поехал, подумалось ей внезапно… Это была пустая и глупая мысль, но от нее никак не удавалось отделаться. Не то чтобы Энн мучилась этой неожиданной влюбленностью, она отроду была влюбчива и давно научилась обуздывать свои порывы. Даже с психоаналитиком решила расстаться, поскольку тот — в обычной для этих господ ненавязчиво-настырной манере — советовал отнюдь не смирять свои порывы. (Энн как-то раз взяла и спросила: значит, советуете наставлять мужу рога с этим оболтусом? Тогда ее угораздило втюриться в красавчика-программиста, только что появившегося в отделе, и она вовсю… нет, не страдала, пожалуй, а так — примерялась к страданию…) А теперь вещи надо собирать, чемоданы, сундуки… Потому что там нельзя будет разъезжать по градам и весям за покупками и даже заказывать вещи по каталогам, чтобы не засвечиваться, как выразился Эйвон… Чудно. Все, сказанное им, почему-то воспринималось как нечто абсолютное. Никогда со мной такого не было, думала Энн, никогда. С такими мыслями она и села за компьютер. Дети уехали в школу, и в доме было совсем тихо.

У ее мужа тем временем и секунды не было на размышления — недопитый кофе так и стыл среди бумаг, в десять с минутами приехал знаменитый Тим Пратти с оператором, осветителем и еще какими-то прислужниками. Си-Джи, разумеется, не видел всю банду: в кабинет был допущен только Тим-Лошадка, и ему было категорически сказано, что он будет аки Бог, в трех лицах один, — и Тим почему-то сразу согласился. Нет, не зря был он так знаменит, чутье у него, как у ищейки… Он поставил перед собой пульт с монитором, а его парень поместил в кабинете штатив с камерой и два софита. Си-Джи решительно отказался гримироваться. Тим на это поворчал, и Си-Джи, глядя не в камеру, а в стол, на экранчик компьютера, начал свою речь.

Сначала он говорил об Америке, об ее зависимости от автомобиля и о том, что без автомобилей, без нынешнего безумного их количества, страна существовать фактически не может. Даже если перестроить всю систему, осмысленно отказаться от двухсот миллионов частных машин, оставить только общественный транспорт и доставку продукции, все равно экономический и психологический шок будет сравним со второй гражданской войной… Говоря все это, Клем видел краем глаза Тима Пратти — тот сидел, подавшийсь вперед, играя на своем пульте, и все-таки казался довольным — в кои-то веки он берет интервью, сам оставаясь вне кадра! Но постепенно поза его становилась все более напряженной — еще бы, автомобильный магнат перестал говорить то, что ему говорить и полагалось, — а именно, как его драгоценные автомобили нужны стране и добрым гражданам, — и заговорил о том, что будет, когда иссякнут запасы нефти, и процитировал Менделеева (в отличие от абсолютного большинства своих сограждан, Лошадка знал, кто такой Менделеев). «Топить нефтью… Ну что ж, можно топить и ассигнациями, » — сказал этот чудовищно бородатый русский; ладно, на то он и русский, чтобы толковать о том о сем, практически вполне бесполезном, но вот чтобы Клем Гилберт, молодой гений автомобильного дела, говорил, что сжигать нефть в автомобильных двигателях — безумие, ибо ей как химическому сырью нет цены, и что она довольно скоро кончится!..