Мост над Прорвой - [7]

— Что это? — тихо спросил Нарти. — Почему-то он не хотел, чтобы мальчишка слышал его вопрос, видел, что один из проводников столкнулся с чем-то небывалым и не понимает происходящего.

— Не знаю, — спокойно отвечал Клах. — Тут много всяких диковинных вещей, а у нас слишком мало времени и сил, чтобы впустую совать нос в опасные места. Обходить будем с наветренной стороны. А в остальном… ты же знаешь, что иногда из Прорвы приносит насекомую падень, иногда — вонючие тучи. Быть может, так они и образуются. Вернёмся домой, расскажешь об этом старикам и новым проводникам, конечно…

— Эй! — крикнул Нарти мальчишке. — Забирай правее! Видишь, там папуха какая? Обходить будем.

— Шевелись, негоды! — заорал мальчишка, щёлкая кнутом, который уступил ему Клах. — Тряси боками!

Телята перешли на судорожный галоп.

— Куда, тварь шатущая? Не отставать!

И когда только парню голос вернулся? Ведь утром сипел сорвавши.

— Ловко ты их, — похвалил Нарти.

— А с ними иначе нельзя. Это ж гады страшенные. Недоглядишь — удрать норовят, меж собой дерутся, а ежели к тёлкам пролезут, так форменный разбой начинается. Хорошо, рогов толковых у них не выросло, а то бы и сами перекалечились, и других перебодали. А ежели их кнутом промеж ног ожечь, чтобы по яйцам, так они посмирнее становятся.

— Тебя бы в своё время кнутом промеж ног ожечь, — сказал Нарти и не договорил фразу, ошарашенный простой мыслью: ведь стадо, идущее на тот берег Прорвы, это сплошь молодые бычки, которых тоже выгнали из женского селения.

Шли до самой темноты, до той поры, пока усталые бычки не начали ложиться прямо в мох, не обращая внимания на крики и удары бича. Укрывища делать не стали: и некогда, да и незачем постороннему знать, как проводники согреваются, когда идут через Прорву. Опять же, уляжется какое-нибудь теля поздоровее прямо на головы спящим в укрывище, — что тогда? На ночлег устроились просто: влезли в самую середину стада и улеглись, плотно прижавшись к теплому бычиному боку. Ледяными ночами на дальних выпасах пастушата именно так спасались от холода.

Мальчишку Нарти уложил рядом с собой. Была в душе опаска, что тот убредёт ночью незнамо куда. Покуда парню не дали нового имени, от него всего можно ожидать.

Проснулся оттого, что почувствовал, как сжавшийся в комок мальчишка молча плачет.

— Что нюни распустил?

— К маме хочу, — сквозь всхлип ответил мальчишка.

— Забудь! — шепотом прикрикнул Нарти. — Там ты отрезанный ломоть. Если и было там что, то всё равно, что и не было. Теперь думай, как дальше жить.

— В Прорве?

— Нет. На том берегу.

— Там плохие люди живут, это все знают.

— Зато ты хороший, приятно посмотреть. Хороших из дома не выгоняют. А не хочешь к нам — к тараканам иди или в дымную папуху.

— Там, что, действительно гриб растёт?

— Где? — не понял Нарти.

— Папуха это же гриб такой. Его ногой поддашь, из него жёлтый дым поднимается.

— Во-во! Тут тоже дым жёлтый. Потому я и сказал, что папуха. А что там на самом деле, люди не знают. Никто там не был, а если и ходил кто, то назад не вернулся и ничего не рассказал. А ты, коли охота, сбегай, погляди. У нас свобода…

— Я не хочу.

— Тогда — спи. Завтра день трудный, поблажек не жди.

День действительно выдался тяжёлый, хотя и однообразный до крайности. Шли и шли, остановившись лишь один раз у чистой промоины, чтобы напоить бычков. Парень носился как угорелый, стараясь заработать одобрительный взгляд проводников. Нарти и Клах, переложив на подпаска основную работу, даже находили время перекинуться парой фраз:

— Ничего парнишка-то. Я думал, нам малолетнее чудовище дадут.

— А он и есть — ничего. Ему здесь выкобениваться не перед кем, вот он и успокоился. А то бы выдал пенок, да таких, что ты его первый выгнал бы куда подальше. Они в этом возрасте все такие. Матерям с ними не управиться, вот и гонят с глаз долой — кого на смерть, кого — к нам, в мужской посёлок.

— Я правильно понял, что бычков они тоже выгнали?

— Правильно. Ты представь, что произойдёт, когда этакое стадо беситься начнёт…

— А у нас, что же они не бесятся?

Клах усмехнулся.

— Вот мы их сейчас пригоним, и пастухи почти всех бычков под нож пустят. Два десятка быками оставят, а остальных кастрируют. И станут вместо быков тихие и спокойные волы. А те, у которых естество сохранится, от сверстников будут отдельно; их в стадо к старым волам определят. У них не побалуешь.

— А что ж матери сами подросших бычков не скопят?.. — начал было Нарти и удивился, видя, как Клах замахал руками.

— Об этом и думать забудь! И чтобы ни полусловом, ни намёком не подсказал матерям такую мысль. Сам думай, начнут они бычков скопить, будут всё стадо оставлять себе. У них будет много мяса, у нас только, что охотники добудут. Это ещё не беда — проживём. А вот то, что нам пахать будет не на чем, ведь волы у матерей останутся. А раз волы там, то и пахота там. Только старухам землю орать несподручно — сила не берёт. Значит, займутся этим молодые женщины, те, которых даже от проводников прячут. Но такая работа всё равно не для женских рук, и будут у молодых матерей вместо детишек выкидыши и пупочная грыжа.

Клах прервал рассказ, заорал на отстающего бычка и удачно саданул ему верёвкой по тем органам, которые бычку вскоре предстоит потерять.