Мост над черной бездной - [2]

Все, чего ему удалось добиться за несколько лет непросыхания, – искусства контролировать измененное сознание. Что делать с нажитым мастерством – Паша не знал, но догадывался, что, если бы он решил бросить свой план спиться до смерти, оно могло бы оказаться весьма полезным.

Но он, отчаянный упрямец, не оставлял свой план, вызывая в близких людях раздражающую заботливость.

– Гос-споди! – шипел Седов на морализмы отца Сергия.

Примерно того же, что и священник, требовала от Паши прекрасная Яна. Она спасала его, она верила, что ее любовь заменит Паше самопрощение. Ничто не могло переубедить эту замечательную женщину оставить все как есть. Яна готова была бороться за Пашку вечно, она не хотела даже в голову брать, что ее возлюбленный не отвечает ей взаимностью. Он понимал, что это свинство, и только надеялся, что Яна сама разлюбит его.

Вместо этого она забеременела.

3

После слов об аборте Паша вышел на кухню, резким движением распахнул холодильник, достал бутылку водки и сделал несколько глотков из горла, ненавидя этот вкус. Он надеялся, что водка ему чем-то поможет, но огненная вода опять подвела. Бывший сыщик не пьянел. Он сел за стол, поставив перед собой запотевшую бутылку.

– Паша, не пей! – попросила Яна. – Прошу тебя, давай поговорим.

– Я не могу, – ответил он.

Глаза у него в этот момент были злые, и Яна не знала, на кого он злится, хотя могла бы догадаться: в большинстве случаев он злился на себя.

Она спросила:

– А если мы поговорим немного позже?

Паша смотрел на водку, набираясь решимости снова ощутить ее мерзостный вкус.

В голове крутились пугающие мысли. Ребенок – это другая, самостоятельная жизнь. Он нуждается сначала в тепле и еде, а потом – в защите и воспитании. Ему надо дать силы, дать умение бороться с этим миром, чтобы он не проиграл, как его негодный папашка, свою главную битву. А Седов не знал, как это сделать.

Часто он думал, что его родителям очень повезло не застать своего сына в страшные дни после экзистенциальной катастрофы, они умерли раньше. Мать бы расстроилась, если бы увидела его в больнице, замотанного в бинты, а отец проклял бы его, услышав, что сын не хочет больше жить.

Яна позвала:

– Паша…

Он схватил бутылку, отпил из нее несколько глотков, глянул на Яну. Она плакала.

Ее слезы тут же перебили его злость, потому что и плакала Яна невозможно красиво: слезинки струились ручейками по замороженному лицу, затекали в уголки губ, капали с подбородка.

И тут Паша сдался, он согласился бы на все, что она хотела, а она захотела так мало:

– Паш, а если мы съездим к моей маме в Курортный, отдохнем, а потом будем решать, что нам делать?…

Шлея под хвост

В Курортном они оказались в пятницу вечером. Мать Яны, высокая полная женщина, очень домовитая, хозяйственная и приземленная в хорошем смысле этого слова, встретила дочь и потенциального зятя с деланой гостеприимностью.

Яна сказала Пашке, что мать о ее беременности не знает, но Седов считал, что эта дама знает про такие дела все. У него самого была тетка, сестра матери, она лишь только видела женщину и тут же выдавала о ней всю гинекологическую правду: «на третьем месяце, носит мальчика» или «шесть месяцев, девочка». И выражение румяного лица Софьи Владимировны свидетельствовало, что все она знала, иначе быть не могло.

А еще – считал прозорливый Павел Петрович – потенциальная теща его терпеть не могла, что было вполне справедливо. Неприязнь она маскировала панибратством, звала Пашку зятьком, зная, что его коробит от этого словечка.

И весь день Софья Владимировна кормила дочь и Пашку. Пашке она еще и предлагала выпить. Это делалось с целью показать дочери, что ее любимый – алкаш. Паша никогда не отказывал потенциальной теще, выпивал, но не пьянел ей назло. Иногда, желая порадовать Софью Владимировну, изображал пьяного – начинал петь дурным голосом или лез в драку со случайно забредшим соседом. Ему нравилось, что женщина покупалась на эти простенькие трюки.

Яна, разумеется знавшая, что Пашка разыгрывает скетчи, смеялась.

Несколько дней подряд в Курортном по ночам хлестали ливни. Они будили Пашу ранним утром, он вставал в жуткой тоске, с ощущением неперевариваемости собственной жизни.

Днями Седов и Яна бесцельно бродили по Курортному. У потенциальной тещи они вели себя как счастливые влюбленные, но, сев в маршрутку, увозившую их из частного сектора в центр, переставали разговаривать. Седов делал вид, что озабочен исключительно вопросом, где бы что выпить, и теперь Яна не могла его разоблачить.

… На вечер среды Софья Владимировна созвала гостей. Оказывается, в Курортный приехала ее одноклассница, которая очень удачно вышла замуж и жила припеваючи. Для встречи с этой припеваючей Софья Владимировна созвала других своих подруг, напекла пирогов и пирожков, достала из подвала наливку.

Та самая удачливая одноклассница приехала к назначенному времени на красном «мерседесе»-кабриолете. Она быстро вышла из машины и демонстративно захлопнула дверцу движением стройного бедра.

– Элли! – воскликнула Софья Владимировна.

– Соня, девочки! – ответила гостья, улыбаясь во весь рот.

На фоне своих бывших подруг Элли выглядела невозможно молодой, что было как нож в горло каждой толстухе, сидевшей за столом Софьи Владимировны, и скрыть своей жгучей зависти они не могли. Досуже пытали ее о пластических операциях, объясняли ее стройность дорогими продуктами, которые она может себе позволить, делали выводы о том, что отсутствие забот приводит к отсутствию морщин. Элли шутила, улыбалась, сознавалась в том, что тратит на себя немало денег…