Москвичи и черкесы - [86]

Действие повести кончается на Кавказских минеральных водах, куда братья переезжают из Ставрополя для свидания со своими родителями. Описанию образа жизни на Водах отведено автором очень мало места. Зато нарисована очень живо и едко приемная важного сановника, где властвуют его начальник штаба и адъютанты.

Что же нашел военный министр опасного в такой, по-видимому, невинной повести? Ключ к разгадке заключается в приведенных нами словах князя Чернышева: «Книга эта тем вреднее, что в ней – что строчка, то – правда».

Действительно, в «Проделках» изображаются кавказские деятели и события того времени в их истинном виде, без тех прикрас, которые считались признаком благонамеренности сочинения.

Кавказ вошел в моду в русском обществе с легкой руки Бестужева-Марлинского. Из его повестей читатели узнали впервые, что кавказские горцы не дикари и хищники, а рыцари, правда, необразованные, но зато одаренные благородными чувствами и вулканическими страстями. Марлинский попал на Кавказ во время управления Паскевича. Если Аммалат-бек, Мулла-Нур и прочие горские герои сделали Кавказ обетованною страною для романтически настроенной молодежи, то эпоха Паскевича показала, что в этой чудной стране можно, кроме того, легко и скоро сделать хорошую карьеру, конечно, при удаче и протекции. И вот, пока чувствительные дамы и девицы восхищались пламенным любовником Султанеты и распевали модный романс «В горах я встретила черкеса», молодежь устремилась на Кавказ добывать себе чести в битвах с этими черкесами. Журналы того времени наполнились описаниями эпизодов о пребывании в плену у горцев, о черкешенках дивной красоты и т. д. Война считалась как бы естественною принадлежностью края, Кавказские горы – какой-то практической школой военного искусства. Никто не задавался вопросом, ради чего ведется эта постоянная война. Официальные сведения сообщали время от времени об экспедициях в горы, всегда успешных, о покорении того или другого племени, а то и целого десятка племен, но тоже никогда не излагали общего плана и конечной цели этих экспедиций, не давали ответа на вопрос: почему же война тянется без конца, если мы каждый раз имеем успех и приводим к покорности какие-то народы? Откуда берутся у горцев все новые борцы, если в каждой стычке они гибнут целыми сотнями?

Повесть «Проделки на Кавказе» проливает некоторый свет на эти загадки.

Приподняв край той красивой декорации, которая закрывала от непосвященных истинное положение дел на Кавказе, автор повести осмелился показать читателю закулисную сторону кавказской войны, познакомить его с некоторыми героями сцены в их домашней обстановке. Разоблачения были очень умеренны, но, по тогдашнему времени, показались слишком смелыми и даже дерзкими. Эпиграф «Не любо, не слушай, а лгать не мешай!» не обманул бдительное начальство. Книга подверглась запрещению не за ложь, а за правду.

Эпоху, к которой относится действие повести, можно определить 1838–1842 годами. Командиром Кавказского отдельного корпуса был в это время Евгений Александрович Головин (1782–1858), человек образованный, но преждевременно одряхлевший, без воли и характера. Военные способности его, по общему отзыву, не поднимались выше уровня посредственности. Ермолов, с обычной ему колкостью, говорил, что Головин столько же военный человек, сколько он, Ермолов, – митрополит. При Головине совершилась в гражданском управлении Закавказья печальной памяти реформа барона Павла Васильевича Гана, которую, по выражению Ермолова же, Головин почитал даром небес, ниспосланным для счастья Грузии. С такими свойствами ума и характера, да еще при постоянном желании подладиться к мнениям влиятельных лиц в Петербурге, Головин не пользовался на Кавказе должным авторитетом и доверием. Еще менее мог он противодействовать постоянно возраставшему влиянию Шамиля.

Войсками на Кавказской линии и в Черномории командовал тогда, после кончины славного Вельяминова, Павел Христофорович Граббе (1789–1875). Самонадеянный и высокомерный, он с трудом переносил зависимость от Головина, постоянно воевал с тифлисским штабом и добился наконец того, что самостоятельно сносился с Петербургом о предположениях относительно военных действий в районе Кавказской линии. Такой же самостоятельностью пользовался и начальник Черноморской береговой линии Н. Н. Раевский.

Г. И. Филипсон в своих «Воспоминаниях» подробно рассказывает о том, как ловкий Раевский мало-помалу освободился от непосредственного подчинения и Головину, и Граббе.

Таким образом, на Кавказе не было единства власти, а следовательно, и единства действий. Каждый отдельный начальник имел свою политику и вел свою войну. Военный министр, князь Чернышев, был, конечно, уверен, что держит в своих руках все нити кавказских дел и направляет их к определенной цели. Но кто же не знает, что значит управлять военными делами за две тысячи верст? Система разделения местной власти на этом не кончалась. Каждый отдельный начальник, если пользовался доверием высшего, мог вести войну по своему усмотрению. Таков был начальник правого фланга Кавказской линии Григорий Христофорович Засс. Он пользовался в свое время даже далеко за пределами Кавказа громкой известностью как гроза черкесов, называвших его шайтаном, т. е. чертом. О его подвигах и военных уловках ходило множество легендарных рассказов, которые он умел поддерживать и распространять. Начальствуя кордонной линией, он имел всегда возможность под тем или иным предлогом предпринимать набеги в неприятельские пределы. Ловко составленные реляции доставляли награды участникам этих экспедиций. Поэтому приезжая молодежь с особенной охотой просила о прикомандировании к штабу начальника правого фланга. Засс ласкал людей со связями и давал им способы к отличию. За то благодарные «фазаны» с восторгом рассказывали во влиятельных петербургских гостиных о чудесных подвигах шайтана. Немецкий путешественник профессор Карл Кох написал о Зассе даже целую монографию, основанную на рассказах земляков героя по Остзейскому краю.