Москва - Варшава - [17]

— Мать настояла, — несколько растерянно ответил Тадеуш.

— При её, мягко скажем, критическом отношении ко всему русскому — ведь «русское» и «советское» были для неё синонимами? — осведомился Игорь. Тебе это не кажется странным?

— Ну… она говорила, что… Все равно, это одно из лучших образований… И все равно надо знать славянскую культуру в полном объеме, а Россия — это сейчас основа славянской культуры, как ни крути… Но, вообще, да… Ее настойчивость… Она хотела, чтобы я был поближе к этому человеку? Чтобы он всегда мог защитить меня, если что?

— Этот человек почти безвылазно сидел в Париже, — напомнил Игорь. — И, не забывай, твоя мать не знала, кто он на самом деле такой и как велики его возможности оградить тебя в Москве от всех неприятностей.

— Но тогда почему?..

— Возможно, для того, чтобы ты и в самом деле в полном объеме изучил славянскую культуру, — усмехнулся Игорь. Он вытащил сигареты и пододвинул к себе пепельницу, полную окурков. Похоже, до его прихода Тадеуш курил не переставая — вон, у него даже голос подсел. — Ответь мне на ещё один вопрос. Когда ты в последний раз видел свою мать?

— В зимние студенческие каникулы.

— Ты не заметил ничего странного? Может, сейчас, задним числом, ты можешь припомнить мелочь, которая тебя смутила?

Тадеуш задумался.

— Ну… не сказать, чтобы… Мы были дома, потом ездили под Краков, к бабушке… Там хорошо, и вообще… Нет, ничего особенного… Хотя…

— Да? — Игорь насторожился.

— Мне показалось, у мамы с бабушкой произошел какой-то серьезный разговор.

— Показалось или ты уверен?

— Почти уверен. Меня отпустили — вытолкнули, можно сказать — кататься на лыжах. А потом весь вечер они были… ну, какие-то слишком церемонные, что ли.

— Как бы, с трудом разговаривали, дулись друг на друга?

— Нет, наоборот. Очень… то есть, очень сердечно общались, как всегда, никакой скрытой обиды не чувствовалось. Но чувствовалось… не знаю… какая-то постоянно висящая пауза, что ли. И бабушка периодически посматривала на меня искоса, с таким любопытством, как будто видела впервые. Наверно, присматривалась, замечаю я что-нибудь или нет.

— Да, вполне вероятно, — кивнул Игорь. — То есть, разговор у них был на какую-то важную тему — но без ссоры, без обиды друг на друга?

— Да, мне показалось, что так, — Игорь, похоже, достиг своего: парень втягивался в воспоминания как в своего рода наркотик, заглушающий боль. Послушайте… — Тадеуш выпрямился. — А может, мама впервые рассказала бабушке об… об этом человеке, и оттого бабушка приглядывалась ко мне: гадая, какой будет моя реакция, когда догадаюсь и я?

— Самое вероятное объяснение, — согласился Игорь. (А про себя подумал: «Скорее, её волновало, какой будет твоя реакция, когда ты узнаешь, что… Если узнаешь когда-нибудь, если мать решится тебе рассказать.») — Но тут напрашивается и следующий вывод. Раз узнала твоя бабушка и предстояло узнать тебе — значит, твоя мать собиралась наконец уйти к этому человеку, уйти открыто и навсегда. И он готов был открыто с ней соединиться, несмотря ни на что. И вот… они встретились, чтобы принять окончательное решение и погибли. Кто-то не захотел, чтобы они были вместе. Если, конечно, их смерть — не трагическая случайность.

— Кто? — глаза Тадеуша вдруг блеснули гневом. — Надеюсь вы не намекаете на отца? Убийство из ревности — это настолько глупо, надо его знать…

— Да ни в коем случае! — ответил Игорь. — Разумеется, выбрось это из головы.

— Тогда кто же? Ваше КГБ?

— Ну, уже не КГБ, а… — Игорь покачал головой. — К нашим спецслужбам можно относиться по-разному, так же, как к спецслужбам всего мира, но, уверяю тебя, они тут ни при чем.

— Откуда вы так уверены?

— Хорошо, скажу тебе все, — Игорь загасил сигарету, сразу достал другую и принялся разминать её в пальцах. — Там тоже на ушах стоят. Смерть Гитиса явилась для них полной неожиданностью. Да, агенты иногда гибнут, но тут ничего не предвещало беды. Но главной неожиданностью для них явилась связь Гитиса с твоей матерью. Он тоже скрывал её от всех. Ты понимаешь? Игорь встал и прошелся туда и сюда. — Важнейший работник скрывает то, чего скрывать не должен: многолетнюю связь с женой одного из людей, некогда близкого к руководителям «Солидарности», и до сих пор, наверно, представляющего определенный интерес. Ради твоей матери Гитис обманывал свою службу… Совершил то, что спецслужбы всего мира очень часто запросто называют «предательством». Меня уже вызывали…

— И допрашивали? — спросил Тадеуш.

— Не допрашивали, а расспрашивали. Во-первых, я все-таки «свой», во-вторых, никакого криминала за мной нет. Интересовались, не знал ли я хоть что-нибудь об их связи. Мне оставалось лишь руками развести — для меня это оказалось таким же шоком, как и для других.

— Тогда кто… кто мог это сделать, если это убийство?

— В том-то и вопрос! И, если это убийство, то почему надо было убирать их обоих? Гитиса можно было подстеречь одного — и спрятать его тело так, чтобы оно навеки исчезло, чтобы никто не знал, где, когда и как он кончил свои дни.

— Они могли решить, будто моя мать тоже что-то знает, опасное для них… — медленно проговорил Тадеуш.