MOSKVA–ФРАНКФУРТ–MOSKVA - [55]

— Ты что, и его самого видела? — глаза у Ленки сделались круглыми.

— Расскажи, — попросила Маша.

— А чего говорить? Милый дядька. Всё время соком нас угощал, дом свой показывал. Потом на пол лёг и Майку мяч бросал. Вот, часы мне подарил.

Галя закатила рукав, стало тихо. Слышно было только жаркое дыхание и тиканье часов.

— Дарственная надпись есть? — спросил Шалва.

— А, что, это важно? «Гале от Жоры»? — захохотала Галя Шалве в лицо, показывая, как хорошо можно смеяться, имея красивые зубы.

Шалва глупо заулыбался, а Маша серьёзно спросила:

— Он что, Майку мяч бросал, сам?

— Ну, а как же ещё, Машка? Чай, он не инвалид пока, — нервно выпалила Ленка.

Маша отругала себя за глупость. Её мысли всегда текли тяжело, и она всё пыталась представить себе Буша на полу, бросающим мяч. Вернулся Череп, пропустивший самое интересное. Галя объясняла, что именно бросал американский президент.

— Такой не круглый, а-а-а… продолговатый, — она соединила перед собой растопыренные тонкие пальцы обеих рук и сделала ими лёгкое движение, разводя руки и одновременно, чтобы всем было видно, удерживая перед собой невидимый мячик.

Все, кроме Максимова, уставились на часы. Максимов с прокисшей физиономией отошёл в сторону и оттуда бормотал: «Гале от Жоры. Волки поганые». Мысли его встали на путь отрицания.

Маша не сводила глаз с ухоженных ногтей Дубовицкой.

— Вон, человек живого Буша видел, — тихо сказал Черепу Шалва и кивнул в сторону Гали.

— Мяч от регби, что ли? — осведомился Череп в тишине, выговаривая слова по слогам и сонно моргая глазами.

— А может и регби, я же не разбираюсь, — пожала плечами Галя. А Маша догадалась, что Галя прекрасно знает, что это был за мяч, а просто выделывается. Выпили вина, помолчали. Галино недосягаемое превосходство было признано окружающими, но весёлость почему-то пропала. Ленка всё думала, спросить или не спрашивать про контейнерные перевозки. Потом решила, что чего уж, надо спросить.

— А Буш на английском с вами говорил? — снова задал вопрос Череп, чтобы не молчать.

— На псевдобогатырском, — срезала Галя и его.

Ленка собралась с духом:

— Слушай, Галь, а контейнерными перевозками не занимается твой Серёжа? А то мы тут с Шалвой думаем…

— Контейнерными? Серёжка? — переспросила Галя. — Он у меня всем занимается, ничего мимо не пропускает.

— Может тогда… ему можно позвонить?

— Лучше пошли мейл, — сказала Галя, — я тебе потом продиктую. Позвоню и продиктую.

Первым ушёл Максимов, за ним засобиралась Галя, завтра рано вставать, да и путь до Мюнхена немалый.

Когда Галя уехала, стало пусто, а Череп заметил:

— Вот крутая тёлка! Была и сплыла. Напьюсь я сегодня.

Шалва поцокал языком, когда Галя на своей «Ауди» скрылась за поворотом. Вслед за уехавшей машиной поплелась к метро неуклюжая Маша. Она спешила назад, так как вспомнила, что забыла постирать детские вещи:

— Как бы хозяева не рассердились.

И ушла. Сзади Машина спина в дешёвеньком пальто округлилась и казалась ещё беззащитнее и нелепее. Но Маша не могла видеть себя сзади.

«Вот, не от мира сего человек, — думала Ленка, — живёт себе, о завтрашнем дне не думает. И вроде бы хорошо ей. А ведь так и всю жизнь прожить можно, мимо цели. И никто не узнает, зачем и для чего жила. Нет, есть люди, которым удача сыплется с неба, есть, которые всего добиваются сами, а есть,… вот такие: плывут себе по течению».

Потом Ленка вспомнила Галины колени, горящие глаза Шалвы и сжала пальцы так, что они побелели. Ей очень захотелось стукнуть гогочущего рядом Шалву кулаком по спине и прогнать идиота Черепа.

Череп же вместо того, чтобы убраться домой, снова попёрся к ним наверх и добил-таки канистру. Ленка пыталась объяснить, что поздно, пора и честь знать. Но на ногах он держался плохо, соображал ещё хуже и долго, церемонно прощался с хозяевами. Пожал крыло бронзовому орлу, взял под козырёк, в дверях спросил:

— Разрешите взлёт, взлёт разрешаю.

Поцеловал синий немигающий глаз и вышел. Ленка ходила мрачнее тучи в спальню и обратно. Винегрет с мясом тяжко ухал в желудке при каждом шаге. Вот так всегда: крутишься, бегаешь, чтобы в результате вместо нужного человека заполучить какое-то пьяное чучело, которое ещё и не уходит. Настроение было упавшее: напрасно потраченный вечер. Провинциалы ревнивы к чужим успехам, к успехам своего брата провинциала ревнивы вдвойне. Это справедливо и для Москвы, и для Германии.

— А Галка — молодец. Закадычная подруга, а гляди, как теперь поднялась.

— Да-а, — протянул Шалва, гремя кастрюлей.

— Ей можно больше не звонить, я так поняла, — задумчиво сказала, и в голосе слышался скорее не упрёк подруге, а горькое понимание и согласие.

— Почему так?

— Предлагать нам писать ему мейл, это всё равно, что послать нас на три буквы. Только вежливо, ты ничего не просекаешь, что ли?

— Чего?

— Ты напишешь, а он тебе не ответит, скажет, кто вы такие, мне вон каждый день тысяча мейлов приходит. Буш мне пишет…, а тут вы…

— Что мне Буш? Я бы его послал.

— Кого? — удивилась Ленка.

— Кого, кого! Мейл, — возразил Шалва, не потому, что хотел спорить, а потому, что женщина — это женщина. А мужчина, особенно мужчина Кавказа, должен иметь своё мнение. — Не хочешь послать, я сам.