Москва 2042 - [10]

— Ишь ты какой! — Он посмотрел на меня сквозь кружку. — Ты, я вижу, стал законченным антикоммунистом.

— Чушь! — возразил я. — Никем я не стал. Против так называемых идеалов коммунизма я ничего не имею. Свобода, равенство, братство, стирание границ, отмирание государства, от каждого по способностям, каждому по потребности. Что общего это имеет с тем, что вы наворотили?

— Ты прав, — сказал он, стирая с губ пену. — Общего, прямо скажем, немного. Но ведь нам же нет еще и семидесяти. Для истории это только миг. Дров, правда, наломать успели порядочно и глупостей наделали, потому что торопились и пытались перепрыгнуть через все ступеньки. А так не получается.

— Да и не может получиться, — сказал я. — Утопия есть утопия.

— Откуда ты знаешь, утопия или не утопия? — Букашев допил свое пиво и поставил кружку на стол. — Если напролом лезть, то утопия. А если все продумать и идти шаг за шагом…

— Слушай, — сказал я, — зачем ты мне эту хреновину порешь? Ты можешь в Москве плести чего хочешь по телевидению и здесь дурачить местных простаков, но не меня. Неужели ты надеешься меня убедить, что веришь сколько-нибудь в коммунизм?

— Миленький мой, я вообще ни во что не верю, — усмехнулся он. — Я не верю, а думаю. И мне кажется, что какие-то шансы еще есть.

— Шансы? — Я задохнулся от возмущения. — После всего того, что вы натворили? Какие там шансы?

— Я тебе говорю: какие-то. Маленькие. Может быть, даже совсем ничтожные. Но они есть. Слушай, браток, — схватил он за штаны пробегавшего мимо официанта, — притарань-ка нам еще пару пивка.

— Яволь! — охотно отозвался официант и со всех ног кинулся исполнять заказ.

Я изумленно посмотрел ему вслед и повернулся к Букашеву.

— Леша! — назвал я его впервые за нашу встречу по имени. — Что происходит? Ты же ему по-русски сказал! Как же он тебя понял?

— Да? — переспросил он озадаченно. — Я сказал по-русски? А, ну значит, это кто-то из наших. Неважно, не обращай внимания. Это тебя не касается.

Официант принес и поставил на стол еще два «масса».

— Застегни пуговицу! — сказал ему Букашев насмешливо.

Рука официанта невольно дернулась к пуговице. Но он тут же опомнился.

— Их ферштее зи нихт![2] — сказал он резко и отошел.

— Вот и работай с такими! — вздохнул Букашев. — Прокалываются на любой ерунде. Так вот что я тебе скажу. Ты знаешь, я идиотом никогда не был. Во всякие возвышенные бредни не верил. Но и врать мне тебе незачем. Нет никакого резона. И если я говорю о шансах, значит, я это дело как-то обдумывал. Да и не только я. Ты, я знаю, о нашем руководстве очень низкого мнения, но поверь мне, что там тоже есть люди, у которых шарики вертятся.

Я сбегал по малому делу.

— Знаешь что, — сказал я, вернувшись, — я не знаю, вертятся у вас шарики или не вертятся, я знаю только, что это все равно не имеет никакого значения. Система прогнила, окостенела, вы все это сами хорошо знаете, но ни на какие положительные действия вы уже все равно не способны.

— А вот в этом, старина, ты как раз и ошибаешься! — с неожиданной горячностью возразил он. — На что-то мы способны. И что-то сделаем.

— Что вы сделаете? — Я посмотрел на него в упор.

— Какие-то идейки имеются, — сказал он, не отводя взгляда. — Но дело, как ты сам понимаешь, серьезное. В такой многоходовой комбинации как бы не ошибиться. Вот если б можно было заглянуть вперед, лет, скажем, на пятьдесят-шестьдесят, и узнать, что из всего из этого получилось. — При этом он внимательно посмотрел на меня и засмеялся.

Конечно, последняя фраза меня насторожила. Была она сказана случайно или с намеком? Если с намеком, то что Букашев хотел от меня?

Я ожидал от него дальнейшего развития темы, но он о ней как будто забыл и стал опять расспрашивать меня о моей жизни, попутно рассказывая и о своей.

Потом спросил о моих планах на лето, и я не понял, был этот вопрос задан с какой-то задней мыслью или просто из любопытства.

Стараясь себя никак не выдать, я сказал, что вообще-то собираюсь отдохнуть и, возможно, в ближайшее время махну куда-нибудь… Ну, скажем… (я ляпнул наобум)… в Гонолулу.

— Гонолулу! Гавайские острова! — мечтательно произнес Букашев. — Ты знаешь, где только я уже ни шатался, а на Гавайях еще не бывал. Должно быть, хорошо там. Пальмы, солнце, море и гавайки с гавайскими гитарами. Слушай, а ты мою бывшую любовь давно не видал?

— Давно, — сказал я.

— Говорят, она стала очень религиозна.

— Со временем люди меняются, — сказал я уклончиво.

— Чепуха! — возразил он. — Они меняют предмет поклонения. Но при этом остаются такими же, как были. Да, а тогда она мне с Вовкой-морковкой здорово подсуропила. Я уж думал, и не вылезу. Ну ладно, дружок, рад был тебя повидать. Серьезно говорю, без дураков. Хочешь в Москву кому-нибудь чего-нибудь передать?

У меня, конечно, было кому чего передать, но не через него же.

— Слушай, — сказал я. — А правда про тебя говорят, что ты майор КГБ?

— Ну да, вроде, — согласился он с удовольствием. — Точнее сказать, генерал-майор. Но тебе-то что? Неужели ты думаешь, я с тобой встретился, чтоб на тебя стучать? Нет, братишка, я играю в другие игры и ставлю по-крупному.

Он подозвал официанта и, несмотря на мое сопротивление, расплатился за нас обоих.