Московский Джокер - [145]

– Ты, что ли, Иван Григорьевич? – спросил Толмачев.

– Я, – ответил подполковник Кублицкий, – я и твоя смерть.

– Подожди… Я хотел… Военная диктатура… Мы же с тобой об этом часто говорили. А ребята… они погибли не зря.

– Ты действовал на чужие деньги и в чужих интересах. Какая диктатура? Какой еще диктатор? Уж не ты ли?

– Ваня…Ты подожди…

– А ведь ты совсем черный, Толмачев. Ты еще чернее, чем дыра, в которую ты полетишь.

– Ваня… Все могло быть по-другому.

– А вот это ты объяснишь уже там, куда ты сейчас отправишься. А здесь, что же… – прощай!

Кублицкий нажал курок.

Генерал Толмачев с разбитой головой повалился на столик, заливая кровью гербовый телефонный диск.

Если бы они вышли из лифта на первом этаже и обошли бы высотку снаружи, чтобы попасть в западное крыло, то можно было еще успеть. Но Карнаух, опасаясь, что на улице их могут засечь, решил не рисковать.

Он опустился вместе с Алексом в первый подземный этаж, и только там они покинули лифт. На этом уровне, как это иногда планируют в обширных по площади, многокорпусных медицинских центрах, по диагонали под всем зданием шла галерея. Вот именно по ней, по этому выложенному грубо обработанным гранитом коридору, двое мужчин достаточно быстрым шагом спешили пересечь здание и попасть в его западное крыло.

Но уже в лифт в этом самом западном крыле садились двое других мужчин, которые никак не предполагали, что счет для них пошел на секунды. Это были, разумеется, два широко известных в кругах, близких к пивной на Смоляге, литератора – Герб и Пафнутий.

Литератор, как известно, велик и могуч, пока не покидает области своей компетенции. Эти же двое решили вдруг поинтересоваться, так ли оно все снаружи, как в их складных сюжетах.

Они поднялись на двенадцатый этаж и подошли к двери, на которой мелом довольно небрежно, как будто наспех и только что, было выведено – «12, Фи, Бета, Каппа: кто хочет заработать?» Дребедень, одним словом. Но это была дребедень, о которой американец уговорился по телефону с Пафнутием.

Пафнутий постучал в дверь и, когда никто не ответил, открыл ее, – что тоже было оговорено, – и оба приятеля вошли внутрь. Комната производила впечатление нежилой: в конце ее пустого пространства стоял шкаф размером почти в точности со стену, к которой он примыкал, да сразу справа от входной двери был выгорожен шторкой небольшой участок для рукомойника.

Герб тут же скользнул за эту шторку, приготовившись стать свидетелем интересной сцены между двумя профессионалами: шпионом и литератором.

И сцена произошла. Даже, можно сказать, разыгралась.

Мгновенно.

Вот только профессионалов в ней оказалось не двое. А лишь один.

Когда они подошли, наконец, к площадке западного лифта, то попали в эпиценр строительно-реставрационных работ. Гранитный цоколь, который опоясывал здание по внешнему периметру, оказывается, не прерывался и здесь, внутри. В данный момент на некоторых участках гранитные плиты были сняты. То ли они потрескались сами по себе, то ли их внешний вид был изуродован некими вандалами. Но, видно, их решили частично заменить на другие, частично заново отшлифовать и поставить на прежнее место. А по такому случаю можно было, конечно, профилактически укрепить и бетонную начинку, скрывающуюся под гранитной облицовкой.

Работяги этим и занимались. Носилки, лопаты, ломы, которыми шуровали внутри старой и теперь, судя по всему, частично просевшей и местами рассыпающейся окаменелости.

Герб подивился атлетическому сложению работяг и напряженной сосредоточенности, с которой они работали. Не слышно было шуточек, балагурства, не мелькали улыбочки или хотя бы обычные на таких работах матюги, просьбы прикурить и тому подобное. Так работают только «спецработяги».

Сверху уже раздавалось гудение шедшего вниз лифта.

Внимание Герба привлек необычный металлический блеск новой партии бетона в огромном лотке, спущенном на тросах прямо около развороченного цокольного угла. Он опустил руку и захватил на ладонь небольшую порцию странного бетона. Поднял ладонь к лицу и растирая «песочек», поднес его к самым глазам.

Песочек был золотым.

– И вот так, почитай, круглый год, – бубнил за плечом Карнаух. – И вот укрепляют… как будто при Усатом строить не умели. И меняют, и меняют… Вот куда денежки-то вбухивают. И ты что, думаешь, это только здесь? Такая же бурда с цокольными этажами по всем пяти высоткам идет. Ясное дело, деньги на ремонт спущены, вот и надо осваивать, хочешь не хочешь.

Гербу было ясно совсем другое: в фундаменты, в начинку цокольных этажей высотных зданий Москвы в течение года укладывался бетон, на половину или на треть смешанный с золотым песком.

Кто бы не осуществлял этот проект, он тем самым сохранял золото от возможного его перемещения за пределы страны, так сказать, закреплял его за территорией. Расположенное таким образом золото оказывалось теперь как бы неразрывно сцементированным с центром, или с самим сердцем Москвы. И, значит, при любых политических потрясениях оно могло менять хозяев только номинально, то есть на бумаге, и до следующего переворота. А физически оно оставалось бы на месте и продолжало бы ждать своего часа. Когда его востребовали бы постоянные, а не временные его хозяева, которые, без сомнения, являлись и настоящими хозяевами «Дирекции по эксплуатации высотных зданий и сооружений».