Московский Джокер - [144]

– Почему мне, Харт?

– Потому что это сделали вы, генерал. Вы и Блэквуд, которого вы называете О’Брайеном.

– Кто может это утверждать? Разве вам не известно, Харт, что таких людей не существует?

– Просто людей – да, не существует. Ваша корпорация, которую до сегодняшнего дня номинально возглавляет Моргенштерн, уничтожила всех, даже косвенных свидетелей.

– Не знаю никакого Моргенштерна. Но, даже если это так, вы же сами согласны, что все, кто мог что-то видеть, были ликвидированы. О чем же вы тогда болтаете?

– О Джокере, генерал. Он был там и видел все с расстояния не более нескольких десятков метров.

– И столько лет молчал? А теперь вдруг узнал меня и Блэквуда? Какая чушь!

– Представьте, узнал, Блэквуда – по фразе, которую тот зачем-то выкрикивает, когда непосредственно идет убивать. Вас – по одной вашей старой фотографии, на которой вы гораздо моложе, чем сейчас. Вопросы есть? Соберитесь с духом, генерал. Кажется, это все, что вы можете сделать.

Разговаривать больше было не о чем. Толмачев ни на мгновение не сомневался в том, что Харт не блефует. Значит, миссия Блэквуда полностью провалена. Перед началом операции часть руководства утверждала, что никакого Джокера и Училища не существует, и нечего распылять силы, выслеживая и блокируя угрозы химер.

И все-таки было решено подстраховаться и поручить Блэквуду нейтрализовать Джокера, если таковой существует в природе.

Толмачев был против. Он считал, что существует Джокер или нет, а специально искать и заниматься глубокомосковским бурением ни в коем случае не следует. В отличие от Блэквуда, он был москвич и поэтому знал, что, если здесь, в центре, покопать, то можно докопаться аж до Господа Бога. А с Нечистым просто-напросто сыграть на сквере в шахматы.

Но нет, умники заокеанские не послушались и поручили провести профилактику Блэквуду. Вот он и провел.

Толмачев уже давно, с первых совместных операций, предчувствовал, что однажды Блэквуд подведет. Не мог не подвести, потому что в его арсенале всегда было только одно средство: убийство.

«Я всегда сначала убиваю, а потом смотрю, как оно и что», – любил, жизнерадостно посмеиваясь, приговаривать Блэквуд. Ну вот, хлопчик, мы, кажется, и досмеялись.

«На кой пес я с ними связался?» – подумал Толмачев, понимая одновременно, что и связался давным-давно, и сожалеть теперь об этом поздно.

Национальная военная диктатура… Ну так и устраивал бы своими. Людей, что ли, здесь бы не нашлось?

Все. Надо было думать о неотложных, то есть об оперативных решениях.

Генерал только минут десять как вернулся в свой огромный кабинет из западного крыла здания. Он лично проверил сигнал, что через это крыло несанкционированно проник человек.

Вначале, как только пришло это сообщение, Толмачев, естественно, заорал, как раненый вепрь: «Куда смотрели?!»

И в самом деле, западное крыло было укреплено не хуже, чем центральный вход. А учитывая узкие двери, то есть небольшую площадь возможного проникновения, вообще трудно было вообразить, как охрана ухитрилась пропустить кого-то.

Как только Толмачев перестал на какую-то минуту орать, ему пояснили, что задержать нарушителя не смогли, потому что с его стороны был применен «Танец».

«Танцем» спецназы называли некое антиинерционное состояние, в которое, якобы, может произвольно впадать особо тренированный и способный на то человек.

В этом состоянии он как бы не подчинялся тяготению и инерции, то есть мог производить произвольные перемещения под любыми градусами, никак не подготовленные прыжки, повороты, вращения, использовать любые предметы мебели с той же непринужденностью, как обезьяны ветви деревьев.

Никто и никогда не видел «Танца» в чьем бы то ни было исполнении в полном объеме. Трезвые головы склонялись к мысли, что то была лишь красивая легенда, придуманная инструкторами по боевым единоборствам.

Но Толмачеву были доступны закрытые сообщения о странных случаях проникновений и покушений, случавшихся в разных концах земного шара. Успешность таких попыток можно было объяснить только применением нападавшей стороной «Танца».

В таких случаях рассказы охранников, мимо которых кубарем, вприскачку, паря, складываясь и выворачиваясь на лету, промчалось некое существо человеческого обличия, носили крайне сбивчивый и противоречивый характер. Так было и на этот раз. Толмачев, даже не дослушав их, вернулся к себе, прикидывая, кто во всем российском спецназе, если хоть один такой существует, смог бы по-настоящему «станцевать». И понимал, что, по крайней мере, один такой есть.

Ну, стало быть, одно к одному.

И не решить ли тогда все проще?

Он еще раз прошелся по своему гигантскому кабинету и окончательно ощутил, насколько неуютен этот огромный, сугубо деловой простор. Тогда он открыл небольшую дверь, которая вела в комнату отдыха, обставленную диваном, столиком с телефонным аппаратом с гербовым диском и высоким холодильником «Розен Лев».

Толмачев опустился на диван, выдвинул нижний ящичек телефонного столика и засунул туда руку, нашаривая пистолет.

Металл больно ударил его сзади под ухо, и он тут же понял, что зря искал. Его пистолет уже нашли до него. И изъяли. И теперь рука, раздвинув шторку, которая закрывала нишу около холодильника, ткнула этим же пистолетом ему под ухо.