– С Башлыковым как быть?
– Пока он полезен, мы его любим. Заартачится, прищемим хвост.
Губин плеснул в кофе каплю можайского молока.
– Я не такой циник, как ты, – заметил задумчиво. – Я сочувствую Башлыкову, но у меня нет его тайной веры в высшую справедливость.
Внезапно комната в его глазах накренилась и потемнела, Алеша раздвоился и смешно зашлепал расплющенным двойным ртом:
– Иди-ка приляг вон на диванчик… Ишь как себя загонял…
Очнулся Губин в том же кабинете, но один. Он лежал на диване, укрытый пледом. Горела настольная лампа, за окном темень. Взглянул на ручные часы – половина одиннадцатого. Выходит, проспал около восьми часов. Спал он в носках, но не помнил, как снял ботинки. До такой опасной усталости, граничащей с небытием, он доходил всего раза два-три за всю жизнь.
Прямо в носках прошлепал к двери и выглянул в приемную. Секретарша Лена склонилась над книжкой за письменным столом.
– Эй! – окликнул Губин. – У тебя есть что-нибудь пожевать?
Лена подняла голову, виновато сказала:
– Только бутерброды и печенье. Как вы себя чувствуете?
– Нормально, – Губин сходил за ботинками, радуясь, что Алеша подбирает для работы таких опрятных, любезных девушек, не похожих на шалав и уж никак не похожих на ту…
Лена накрыла стол в приемной и уже заваривала чай в расписном фарфоровом чайнике, когда он вернулся.
Губин опустился в удобное высокое кресло и расслабился, ощутив себя на грани медитации.
– Жених у тебя есть, Леночка? – спросил по-хозяйски.
– Что вы, Миша, какой жених, – смутилась девушка. – Видите, как работаем. Днем и ночью.
Лукавство ее глаз было цвета спелого крыжовника.
Она все больше нравилась Губину, тихая, смирная девочка, и ножа нет за пазухой.
– Зарплата-то хорошая?
– О да! Жаловаться не приходится… Вы так крепко спали, прямо как убитый.
– Я и есть убитый. На невидимой войне.
На большом фаянсовом блюде аппетитно лежали бутерброды с ветчиной, сыром и бужениной, и Губин начал их методически поедать, один за другим, пока не съел с десяток. Лена время от времени подливала ему в чашку крепко заваренный чай.
– А почему вы не женитесь, Миша? – спросила девушка, в очередной раз смутясь.
– Что ты, детка, куда мне жениться. Да и кто за меня пойдет. Вот ты пошла бы?
– Пошла бы, – ответила Лена. – Но вам нужна не такая.
– Какая же?
– Ну, наверное… – вспыхнула, отвела глаза. – Ну, какая-нибудь особенная.
– Почему?
– Вы сами человек необыкновенный.
– Я? С чего ты взяла?
– Вас все боятся, – выпалила она.
– И ты тоже?
– Я – нет. Понимаю, вы надо мной подсмеиваетесь, но я знаю, вы добрый, страдающий человек. Не думайте, что я такая уж дурочка. Мне двадцать лет, у меня были мужчины. Но они были злые, а вы – нет.
– Знаешь, Лена, я всегда мечтал о такой сестренке, как ты.
Она подумала над его словами, фыркнула и отвернулась.
– Обиделась?
– Вот ни капельки.
Губин взял ее руку, погладил нежную ладошку:
– Послушай, девочка. Я скину кое-какие дела и приглашу тебя в ресторан. Согласна?
– Да, согласна. Я могу прямо сегодня поехать с вами.
– Никогда не спеши с этим.
– Хорошо, я подожду. Только не забудьте.
Неожиданное, безоговорочное признание в любви не тронуло его, он почувствовал только терпкую горечь во рту, словно проглотил подгнившую сливу. Давно минуло время, когда он радовался чувствам, выказанным бескорыстно. Женская любовь была одной из самых крупных и необъяснимых иллюзий, которыми утешало себя человечество. Наряду с ней существовали, конечно, и более нелепые вещи, к примеру, наивная, тайная вера в бессмертие на виду у постоянной, неуклонимой смерти.
Человек слаб и панически боится правды о себе. Бодро и во всеуслышание изображая стремление к ней, он только тем и занимается на веку, что убегает от правды.
Женщины отличались от мужчин лишь тем, что искренне принимали за любовь скупую муку совокупления.
Через час он подрулил к Таниному дому и быстро поднялся на этаж. Открыл дверь ключом, который прихватил с собой. В квартире темно, но в ней были люди.
Он почувствовал запах незнакомых сигарет – Таня такие не курила. Запах сильный и едкий, перебивавший сладковатый аромат "травки". Губин неслышно притворил за собой дверь. В ту же секунду повсюду вспыхнул свет. Двое рослых мужчин стояли в проеме кухни и целились из пистолетов. У одного парабеллум, у другого полицейский "пугач". Оба насупленные и сосредоточенные.
– Здорово, ребятки, – поприветствовал их Губин. – А где Танечка?
– Проходи в комнату, но без резких движений, – приказал один из мужчин. Губин повиновался. Таня сидела на кровати, бледная и необыкновенно красивая.
Третий мужчина, тоже изрядный "качок" с туловищем тяжеловеса, но со смуглым, нежным лицом, курил у окна.
– Вот ты и влип, милый, – улыбнулась Таня. – При этом сам виноват. Ишь какой султанчик выискался.
– У тебя что же, телефон под кроватью?
– Ты лучше спроси, что с тобой сейчас будет.
– Что со мной будет?
– Тебе будет очень больно, дружок, – она вдруг задохнулась и погладила рукой живот. – Может быть, мне это дорого обойдется, но я это сделаю.
– Что сделаешь-то, Танюша?
– Мои ребятки тебя опустят, а я порадуюсь.
– Твои ребята – вот эти, что ли, трое?
– Они тебе не нравятся?
